— Нет, нет, я хочу чего-нибудь холодного, — воскликнул д‘Обрэ. — Я чувствую какое-то жжение в кишках.
Маркиза встрепенулась; злые силы покровительствовали ее ужасному намерению. Кто сможет раскрыть это преступление? Разве старик не жаловался при всех на боли в желудке? Кроме того яд Годэна действует мгновенно.
— Я пойду приготовить питье, — сказала Луизон.
— Когда питье будет готово, позвоните, — сказала Мария, поднимаясь и выходя из комнаты.
Она поспешила в свою комнату; ее шаги были нетверды, и ей несколько раз приходилось хвататься за перила лестницы, чтобы не упасть. Уже стемнело, когда она подошла к шкафу, где хранилась ужасная жидкость. Ее не пугало преступление, которое она готовилась совершить; ее волновала мысль, что впопыхах она не успела спросить Сэн-Круа, как обнаружится действие яда.
В эту минуту снизу послышался звонок. Маркиза вздрогнула.
“Питье готово. Нельзя упускать случай. Так должно быть!” — подумала она, а затем спрятала в карман склянку с ядом и твердым шагом стала спускаться с лестницы.
Внизу ее встретила Луизон с прохладительным питьем.
— Благодарю Вас, Луизон, — проговорила Мария нежным голосом. — Вы можете идти; я позову Вас, если что-нибудь понадобится.
Луизон вышла из комнаты.
Маркиза быстро поставила питье на столик, вынула из кармана флакон и стала открывать его; пробка не сразу поддалась ее усилиям. В соседней комнате послышался шум. Проспер был в спальне и мог войти каждую минуту; какой-нибудь пустяк мог бы выдать ее. Вследствие этого маркиза стала искать глазами ножницы, но напрасно. Ее нежные пальцы не могли справиться с крепкой кожей, которой была обтянута пробка; тогда она пренебрегла опасностью и решилась разорвать ее зубами. Затем она осторожно вынула пробку и наклонила склянку над стаканом; ее рука дрогнула при этом, но она сказала себе: “Это нужно!” — и капли с каким-то странным звуком упали в стакан. Несмотря на все самообладание маркизы, ее руки задрожали, и она почувствовала, что несколько капель смочили ей пальцы. Она со страхом обтерла их о платье и, спрятав флакон в карман, пошла к дверям спальни. Когда она собиралась открыть дверь, позади ее раздался какой-то шорох. Маркиза, вся дрожа, отскочила от двери, и стакан закачался на подносе, так как она подумала, что, быть может, кто-нибудь подсмотрел ее ужасное дело.
Она со страхом оглянулась: позади нее стояла большая лохматая собака старика д‘Обрэ и с глухим ворчанием скалила на нее зубы.
— Пошла вон! — крикнула Мария собаке и смело вошла в спальню.
Проспер сидел у постели; старик Обрэ услышал тихие шаги дочери и сказал:
— Доброе дитя!.. Ты хлопочешь обо мне в такой поздний час!
Проспер встал и обратился к Марии:
— Если я понадоблюсь Вам, то позовите меня; теперь барину уже гораздо лучше.
Он вышел. Отец с дочерью остались одни.
Мария подала ему стакан, причем ее руки больше не дрожали, а лицо было совершенно спокойно. Д‘Обрэ взял питье и поднес стакан ко рту. Маркиза отошла в глубину комнаты. Отец выпил питье до дна и вернул стакан дочери, проговорив:
— Мне теперь лучше, спасибо!..
Маркиза подошла к постели; она ожидала, что яд немедленно окажет свое действие, но его не было.
— Иди, — сказал д‘Обрэ, — мне лучше. Ложись спать!.. У дверей моей комнаты будет дежурить Жак.
Маркиза пошла наверх; ее охватывал холод и ей все казалось, что кто-то стоит сзади нее. Она поспешно заперла дверь своей комнаты и прилегла на диван. В ее голове шумело и ей чудились какие-то призраки, кружившиеся в комнате и вылетавшие в окно.
Пробило полночь.
Внизу раздался глухой шум, послышались голоса и жалобные стоны.
“Яд начинает действовать… Поделом тебе, отец!.. Это за то, что ты хотел отнять у меня моего Годэна!” — подумала Мария.
Кто-то бежал по лестнице, в щель стал виден свет. Раздался стук в дверь.
— Сударыня, — послышался голос Луизон.
Мария молчала.
— Ради Бога, отоприте!.. Ваш отец умирает.
Маркиза быстро смяла свою постель и пошла открывать дверь.
— Я легла не раздеваясь и задремала. Что такое?
— Вашему отцу очень плохо… идите скорей!
— Отец, отец! — с отчаянием закричала Мария, — скорей доктора! — и она бросилась вниз по лестнице.
Луизон следовала за ней и задыхаясь проговорила:
— Жак уже поскакал в Компьен.
— Во сколько же времени он доберется туда?
— Часа через два.
Мария наморщилась, как бы показывая свое недовольство, но вместе с тем прошептала:
— Доктор приедет не раньше, как через шесть часов; к тому времени все будет кончено!
Уже при входе в спальню отца Мария услыхала его стоны и ею овладело раскаяние. Она подошла к постели больного; черты его лица страшно изменились; яд уже производил свое разрушающее действие в его организме.
— О, дочь моя, я ужасно страдаю! — воскликнул д‘Обрэ, протягивая руку маркизе.
Его пальцы были скрючены, а ладони покрыты холодным потом.
Если бы у Марии было под руками противоядие, она тотчас же дала бы его отцу, но она даже не слышала о нем, равно как не знала даже имени того яда, который разрушал организм больного. Спасти его теперь можно было лишь ценой откровенного признания, а это значило погибнуть.