Опасные пути

— А кто отвез твоего ребенка к тетке? Я, Сюзанна! Кто заботился о нем? Я, Сюзанна! Кто отыскал твоего соблазнителя? Опять-таки я! Но он не захотел позаботиться о своем ребенке и согласился дать ему воспитание только под угрозой, что разоблаченная тайна расстроит его брак с богатой маркизой; но никто не должен был и подозревать, чье это дитя. На ребенке лежало какое-то проклятие, так как все, к кому он приближался, почему-то относились к нему совершенно небрежно. Так как его высокопоставленному отцу было предсказано, что дитя его любви навлечет на него несчастье, он приказал своему бывшему слуге увезти ребенка куда-нибудь подальше. Старый Жак Тонно взял ребенка у твоей тетки и увез в лесную глушь. Неизвестно, почему он потом покинул мортемарские леса, но с тех пор прекратилась всякая денежная поддержка со стороны твоего соблазнителя, и тогда ты в отчаянии обратилась ко мне. Ты написала: “Жан, спаси меня!.. Тонно нужны деньги; у меня нет средств, а мой муж не должен ничего узнать. Спаси меня!”. И я опять отправился к соблазнителю Сюзанны Тардье. Я грозил, требовал и еще раз достиг цели. Но Тонно был убит на пути в Италию, куда он почему-то повез мальчика, а его воспитанник исчез. А я… я был опасным свидетелем прошлого; за мной следили. Неудачная любовь сделала меня равнодушным к будущему, и я легкомысленно увлекался дурным обществом, где топишь горе в вине или в карточной игре. Не знаю, как это устроили, но меня обвинили в неправильной игре, меня схватили с краплеными картами в руках! Я пришел в бешенство, стал драться, но тут с необъяснимой быстротой появились сыщики, меня судили и осудили; я очутился на галерах в Тулоне.

Лашоссе остановился и тяжело перевел дух.

Герцогиня очнулась от своего оцепенения и плакала, закрыв лицо платком.

— Три года просидел я среди разбойников и убийц и в их обществе сам сделался животным. Меня спас только случай: у герцога Бофора, осматривавшего однажды работы, от жары и напряжения лопнула вена на ноге; помощи ждать было неоткуда; надсмотрщик позвал меня, как бывшего цирюльника; я хорошо справился с делом; дошло до разговора; герцог принял во мне участие, и к Пасхе 1660 года я был помилован. Куда мне было деться? Я отправился в Амьен, к твоему отцу, и что же? Он чуть не вышвырнул меня за дверь. “Когда так, — воскликнул я, — я обрадую герцога Дамарра, сообщив ему историю юности его супруги”. Твой отец пробовал уговаривать меня, но я решил поступить на службу в твой дом. Я настоял на своем и ездил по твоему поручению искать твоего пропавшего мальчика… А тем временем умерли твой отец, наши матери, старая тетка в Перше, Жак Тонно… Только ты, твой соблазнитель и я знаем тайну. После всего, что я выстрадал, после того как вынужден был так низко спуститься…

— Но разве я не несла своей доли вины? — простонала герцогиня. — Разве я не переношу добровольно твоего развратного образа жизни? Не заступаюсь за тебя перед герцогом? Зная, что ты вращаешься среди подонков общества, я все же дозволяю тебе жить около моего сына! Ты — бессовестный негодяй! Ты знаешь, что “он” здесь, и мучишь меня, повторяя в сотый раз свою историю, вместо того, чтобы сказать: “Вот где твой мальчик”!

— Очень полезно напоминать тебе о том, что ты зависишь от меня. Так что же ты мне дашь, если я скажу тебе, где тот, другой, и где твой сын?

— Жан! Я погибаю от отчаяния! У меня нет ничего, кроме моих бриллиантов. Возьми их, но подумай, как легко это может повести к скандалу!.. Что, если герцог захочет взглянуть на драгоценности?.. Повидайся с отцом мальчика!

— С ним?! — закричал слуга, сжимая кулаки, — никогда! А впрочем нет: мы увидимся в тот день, когда я отомщу тому, кто погубил мое счастье, жизнь, душу! Отомщу мечом, огнем или ядом! Но, Сюзанна, — прибавил он уже спокойнее, — ты увидишь, что я человечнее, чем кажусь тебе: хотя я и в страшных тисках, но не буду терзать тебя, — Годэн де Сэн-Круа сегодня вступает в Париж, украшенный знаками отличия.

— Он здесь? — вне себя закричала герцогиня, — мой отвергнутый мальчик, которого я считала навсегда потерянным! Мой любимый мальчик!

В эту минуту дверь внезапно отворилась, и на пороге появился юноша с белокурыми локонами, падавшими ему на плечи, один из тех прелестных лиц, которые оставил на полотне потомству великий Рафаэль.

— Вот и я, матушка! — весело крикнул прекрасный юноша, — ты уже опять рассердилась! Конечно, сегодня я отчасти виноват. Не сердись, дорогая матушка, прости! Где отец? Лашоссе, я страшно голоден!

— Ренэ! — воскликнула герцогиня, прижимая голову сына к своей груди, — мой милый, милый Ренэ!.. И бедный Годен! — прибавила она про себя.

— Что с тобой, матушка? — спросил сын, опять твоя болезнь? Твои руки холодны, а щеки горят. С тех пор как я изучаю медицину, я уже кое-что понимаю! Разве ты так беспокоилась обо мне? А где же отец? Он, конечно, бранился; ты должна заступиться за меня. Ну, Лашоссе, где же, наконец, мой хлеб насущный!

— Его светлость приказали накрыть для Вас в павильоне, и Пьер, наверное, уже все подал, потому что видел, как Вы, Ваша светлость, вернулись.