Опасные пути

— Видел, как вернулся студент Ренэ Дамарр! — весело воскликнул юноша.

— Не повторяй ты в каждом предложении по два раза “светлость”!

В это время вдали послышались звуки труб.

— Холла! — закричал Ренэ, — это что такое?

— Это возвращаются из Венгрии войска после турецкого похода. Сегодня король делал им смотр на плацу у Рамбулье, — выразительно сказал Лашоссе.

Герцогиня украдкой взглянула на слугу, делавшего ей знаки глазами. Ренэ потащил мать на балкон! Звуки трубы раздавались все ближе.

— Я хочу видеть этих храбрецов! — воскликнул Ренэ, — слышишь? Они подходят со стороны улицы Сэнт-Антуан.

Уже слышались крики толпы и лошадиный топот. Герцогиня прислонилась к перилам балкона; Ренэ стоял рядом с ней; Лашоссе держался в некотором отдалении. С балкона первого этажа можно было хорошо рассмотреть приближавшееся войско. У солдат на шляпах были прикреплены ветки зелени или цветы; крики “ура” потрясали воздух; там и сям виднелись черные физиономии богато одетых пленных; вдоль всей линии войска развевались бунчуки.

Ренэ весь ушел в это великолепное, пышное зрелище.

— Вот полк де Траси, — сказал Лашоссе, указывая на новый отряд всадников, показавшийся из-за перекрестка, и приближаясь к герцогине. — Видишь, впереди ряд офицеров? — шепнул он ей, — узнаешь маркиза Бренвилье?

— Да, да!

— Посмотри внимательно на молодого офицера, который едет рядом с ним, с правой стороны; это — твой сын, Годэн де Сэн-Круа.

Из груди герцогини вырвался слабый крик.

Отряд проехал.

— Эге, кажется, господин магистр вернулся? — раздался голос из сада.

— Да, отец! — ответил студент, перегибаясь через перила.

— Сойди-ка вниз, чтобы выслушать строгую отповедь, — продолжал герцог.

— Пойдем вместе, милая матушка, — сказал Ренэ, — защити меня! Ведь я — твой единственный сын, и ко мне надо иметь снисхождение. Мы идем, отец! — громко крикнул он.

Мать и сын сошли в сад. Лашоссе постоял еще на балконе, глядя вслед проехавшим всадникам, а потом вошел в комнаты и запер двери.

VIII Вечер у Анны Австрийской

Королевский дворец в Тюильери редко пользовался честью видеть в своих обширных покоях торжественные празднества. Занятия в Версале, охота в лесах Фонтенебло, даже пребывание в Венсенском замке гораздо более привлекали короля, чем старый Тюильери. Людовик предпочитал жить в новых зданиях, стены которых возникли, несмотря на всякие препятствия или затруднения, по воле повелителя. Поэтому, если в Тюильери назначался праздник, все высшее общество смотрело на это, как на что-то совершенно необыкновенное. С 1663 года для празднеств открывались только комнаты, обращенные окнами в сад. Праздники отличались строгим и церемонным характером. Непременной их принадлежностью являлись блестящие, но по цвету и покрою строгие туалеты; разговоры велись вполголоса, масса гостей принадлежала к тому времени, которое обыкновенно обозначают выразительным “прежде”.

Королева-мать, Анна Австрийская[8], не могла давать веселые праздники, потому что от нее, женщины, из-за дивной красоты которой боролись представители славнейших европейских государств, осталась одна лишь тень; теперь она была только предмет холодного внешнего почитания, и то лишь потому, что была королевой и что юный монарх считал своим королевским долгом придерживаться по отношению к матери самого строгого этикета. Но никакого значения, никакого влияния эта несчастная королева не имела. Единственным созданием, на котором отразилось ее влияние, был ее собственный сын. Характер Людовика XIV сложился всецело под влиянием его матери. Едва завладев короной, он только и делал, что всячески старался устранить от дел свою мать. Он нежно целовал ее руки и разрывал ее предписания, если они противоречили его желаниям; он окружал ее вниманием и своими шпионами. Бедная королева! Она была несчастной женой, а теперь ей приходилось испытывать неблагодарность собственного сына.

Но Анна Австрийская была еще более достойна сострадания, чем это могло казаться: она была очень больна; великолепные платья и роскошные бриллианты украшали тело, разъедаемое одной из самых жестоких болезней, какие когда-либо постигают несчастное человечество.

Весной 1664 года длинный, блестящий поезд подвигался по дороге к Версалю. Король ожидал гостей. Среди них, окружаемая всевозможными церемониями и почитанием, соблюдение которых надоедало всем присутствующим, находилась и королева Анна. По “приказанию” короля она была первым лицом.

С горечью вспоминала она минувшие дни любви, почета, власти… Почему лишена она теперь этой власти? Она невольно прижала руки к сердцу и вдруг почувствовала страшную, острую боль, подобно раскаленной игле пронзившую ее грудь. Она снова притронулась рукой к больному месту, и снова жестокая боль пронизала ее тело. Но среди многолюдного праздника, окруженная всяческими знаками почитания, со стороны как старых друзей, так и новых врагов, она не имела времени думать о физических страданиях; притом она не придала особенного значения этой боли: вероятно — простуда, и ничего более; несколько часов покоя, — и все пройдет!