Опасные соседи

Либби инстинктивно прижимает простыню к груди и только потом понимает, что она одета. На ней топик, в котором она была накануне вечером, и нижнее белье. Она смутно помнит, как, пока Миллер находился в ванной, стаскивала шорты.

Она смутно помнит, как полоскала рот зубной пастой, и чувствует, что та все еще липнет к зубам. Она смутно помнит много вещей.

Она в квартире Фина.

Она в постели с Миллером.

Они оба одеты и лежат «валетом».

Прошлой ночью Фин наливал им бокал за бокалом вина. И с пугающейся настойчивостью убедил их остаться на ночь в его доме.

— Не уходи, — повторял он. — Прошу тебя. Я только что нашел тебя. Я не хочу снова тебя терять.

— Вы меня не потеряете, — ответила она. — Теперь мы практически соседи. Смотрите! — И она указала через реку на благородный ряд домов, в числе которых был и номер шестнадцать.

— Прошу вас, — умолял он. Его длинные ресницы касались его идеальных бровей. — Это лучше, чем спать там на грязных старых матрасах. Оставайтесь. Утром я приготовлю вам вкусный завтрак! У меня есть авокадо. Ведь вы, миллениалы, любите такие вещи, не так ли?

— Я предпочитаю яйца, — ответил Миллер.

— Вы на самом деле миллениал? — спросил его Фин и, прищурив глаза, смерил слегка язвительным взглядом.

— Почти, — ответил Миллер. — Но что там с авокадо?

Либби смотрит на будильник на тумбочке: если она уйдет через восемь минут, то к девяти часам успеет на работу. Что лично для нее поздно, но ничего страшного с точки зрения телефонных звонков и заглядывающих с улицы клиентов.

Она надевает шорты и заставляет себя подняться с низкой кровати.

Миллер шевелится в постели.

Она смотрит на него.

Либби замечает на его плече, там, где рукав футболки задрался вверх, татуировку. Она терпеть не может татуировки. Что в наши дни создает для нее немало проблем при знакомстве с мужчинами. Но Миллер выглядит симпатично, этого у него не отнять. Мягкий и милый.

Она отрывает взгляд от его спящей фигуры и на цыпочках идет в ванную комнату, которой, как она смутно помнит, пользовалась очень поздно прошлой ночью. В зеркале она выглядит в целом довольно презентабельно. Высушенные феном вчера утром волосы не слишком растрепались, несмотря на все последующие приключения. Она вновь выдавливает в рот зубную пасту и полощет рот водопроводной водой. Затем собирает волосы в хвост и находит в шкафчике баллончик дезодоранта.

Когда она возвращается в спальню, Миллер уже не спит. Он улыбается ей.

— Доброе утро, — говорит он и вытягивает руки над головой. Теперь его татуировки видны ей полностью. Это какой-то кельтский узор. Могло быть и хуже.

— Мне пора, — говорит она, беря в руки сумочку.

— Куда?

— На работу, — отвечает она.

— Господи, вы это серьезно? Вы же не думаете, что ваша начальница откажется дать вам выходной?

Либби задумывается. Конечно, она даст ей выходной. Но такие вещи не в привычках Либби. Сама мысль об этом заставляет ее нервничать.

— Нет, — говорит она. — Я хочу пойти на работу. У меня важный день. На сегодня запланировано несколько встреч с клиентами.

— Вы не хотите подводить людей?

— Я не хочу подводить людей.

— Слушайте, — говорит он, откидывая простыню. Взору Либби предстают красно-синие боксерские шорты и крепкие ноги регбиста, — дайте мне тридцать секунд, и я пойду с вами.

— Вы, случайно, не знаете, где мой телефон? — спрашивает она.

— Понятия не имею, — отвечает он, вставая с кровати и натягивая брюки.

Его волосы всклокочены. Борода тоже. Либби с трудом сдерживает улыбку.

— Не хотите посмотреть на свое отражение в зеркале?

— А нужно? — он выглядит сконфуженным.

Она думает о времени и говорит:

— Нет. Все в порядке. Давайте отыщем наши телефоны и уйдем отсюда.

Либби берется за дверную ручку и поворачивает ее вниз. Дверь не открывается. Либби повторяет попытку. Та опять не открывается. Она пробует еще четыре раза. Затем поворачивается к Миллеру и говорит:

— Она заперта.

40

После того вечера, когда я упал в реку, Дэвид продержал Фина в его комнате всю неделю. Целую неделю. В некотором смысле я был даже рад, потому что не мог смотреть Фину в глаза. Да, он толкнул меня в реку, но то, что сделал я, было в сто раз хуже.

Главным образом я просто молча страдал. Меня мучили угрызения совести, сожаление, ярость, беспомощность и тоска по нему. Еду Фину приносили прямо в комнату и дважды в день выпускали в туалет. При этом его отец стоял за дверью, скрестив руки на животе, как злобный вышибала в ночном клубе.

Атмосфера в доме в те дни была тяжелой и непонятной. Она исходила от Дэвида. Он излучал ужасную темную энергию, и все опасались злить его, включая меня.

* * *

Однажды, пока Фин отбывал свое заключение, я сидел с Джастином в саду, сортируя вместе с ним травы. Я бросил взгляд на заднюю часть дома, на его окно.

— Вам не кажется, что это плохо, — спросил я, — то, что Дэвид запер Фина?

Джастин пожал плечами.

— Он мог убить тебя, приятель. Ты мог утонуть.

— Знаю. Но он же меня не убил. Я жив. Это так… нехорошо.

— Согласен, я бы так, наверно, не поступил, но ведь я не отец и не знаю, каково это — иметь детей. Полагаю, Дэвид просто «делает свою работу».