Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР

Один наш собеседник резюмировал эти типы вреда следующим образом: «в иностранных жвачках либо яд, либо взрывчатка, либо вражий журналист сфотографирует и напишет, что мы голодаем и берем подачки»³⁴⁸. Либо, добавим мы (помня о поучительной истории аспиранта Рудакова), шпион в обмен на жвачку сделает тебя предателем родины.

Выше мы доказывали, что агитлегенда построена вокруг нарушения запрета с последующим трагическом исходом: мальчик не послушался запрета подходить к иностранцу, взял отравленную жвачку и умер. Однако в некоторых историях смертельного исхода удается избежать. В агитлегенде, которую мы разбирали выше, появился спаситель (мама), который распознал трюк врага (нашла толченое стекло в жвачке) и минимизировал ущерб. Это не единственный пример. Иногда появляется агитлегенда про отравленные дары, где герой разоблачает трюк подлого иностранца. Структура такой агитлегенды следующая:

1. Герой встречается с врагом.

2. Герой подозревает обман.

3. Герой разоблачает обман.

4. Награждение героя (эта функция может отсутствовать).

Примером агитлегенды с такой структурой может послужить рассказ, услышанный 11 июля 1980 года на некой московской фабрике от лектора-пропагандиста:

В обеденный перерыв застал в сборочном цехе лектора Общества «Знание» — стращал девчонок всякими ужасами, которые нам грозят в дни Олимпиады, и первые якобы уже имеют место. Будто бы только что зафрахтовал на весь день нашего таксиста иностранец, чуть не полста рублей в час посулил. И до вечера катался по разным адресам — развозил красивые свертки, набитые в багажник и на заднее сиденье. Но бдительный советский шофер, заподозрив неладное, оперативно сдал иностранца в милицию. Раструментили (так в тексте. — А. А., А. К.) там свертки, а в них — джинсы из США. И оказались те штаны дерюжные, как экспертиза установила, насквозь заражены самым натуральным сифилисом!³⁴⁹

Структура таких историй также почти в точности повторяет детективные сюжеты, изложенные в самых разных советских текстах пропагандистского толка. В 1939 году поэт Евгений Долматовский написал стихи о поимке шпиона у дальневосточных рубежей. Стихотворение было превращено в песню «Коричневая пуговка», которая стала очень популярной. Довольно быстро советская песня стала фольклорной балладой и с небольшими изменениями бытовала во дворах вплоть до 1980‐х годов (один из авторов этих строк часто слышал ее в детстве). При этом некоторые пели ее всерьез, а некоторые воспринимали текст песни как пародию, особенно в позднесоветское время³⁵⁰. В этой песне мальчик Алешка, идя по дороге, наступает ногой на странную пуговицу: «И вдруг увидел буквы нерусские на ней». Бдительные дети сообщают об этом пограничникам, которые обнаруживают подозрительного иностранца:

     А пуговицы нету

     У заднего кармана,

     И сшиты не по-русски

     Широкие штаны.

     А в глубине кармана —

     Патроны для нагана

     И карта укреплений

     Советской стороны³⁵¹.

Шпион опознается по скрытому знаку, что роднит оригинальный текст, появившийся в 1939 году, с другими историями о гиперсемиотизации 1930‐х годов (с. 85), но сам сюжет не отличим от агитлегенд про бдительного советского разоблачителя.

Но все же, повторим, такие позитивные агитлегенды о бдительном гражданине в 1980‐е годы встречались гораздо реже, чем рассказы о страшной рвоте, посинении и судорогах, которые ожидали наивного советского ребенка, все-таки проглотившего иностранную жвачку. Как тут не вспомнить теорию когнитивистов Криса Белла и его коллег об «отрицательном эмоциональном отборе» (с. 44), которую в двух словах можно сформулировать так: «чем более отвратительна и страшна история, тем лучше она запоминается и тем больше нам хочется рассказать ее другому».

Новая агитлегенда и старый страх

Итак, чем отличается история про иностранца, который предложил советскому мальчику жвачку с лезвиями внутри, от американских историй про анонимных отравителей, которые точно таким же способом вредят детям на Хэллоуин (с. 53)? Содержательно — ничем. Да и вообще сюжеты о вещах, намеренно зараженных инородцами, — например, истории о том, что евреи заражают колодцы или отравляют еду, — появлялись в самых разных культурах без всяких усилий властных институтов (и об этом рассказывают главы 4 и 5). Агитлегенды просто-напросто копируют международные сюжеты городских легенд, а также советской идеологической литературы.