Опасные связи. Зима красоты

Я с дьявольской проницательностью разбираюсь в душах Изабель и Армана не только потому, что веду от них свой род. Я исследую все хитросплетения их былой страсти с зорким беспристрастием хирурга. Такое отношение позволяет мне выворачивать Историю и Время то так, то эдак, по собственному разумению. Я чувствую себя в их «романе» так же привольно, как моя рука — в моем кармане, и это «расковывает» моих героев, вдыхает в них жизнь. Я и сама живу внутри их бытия, точно яйцо в инкубаторе, ощущая, как в моей наследственной памяти дают всходы все семена, посеянные предыдущими поколениями; я — это я и, одновременно, все те, кто прожил до меня свои жизни в течение двух последних веков. Керия Дос Хагуэнос… Я ношу это имя, и ищу, и ХОЧУ…[111]

Изабель, помоги мне, я люблю этого человека, а ведь я еще не научилась любить!

* * *

Хендрикье обнаружила зверя, как всегда, первая. Эктор в городе; говорят, он якшается с французами и вид у него подозрительно веселый, словно он облечен какими-то выгодными полномочиями. Шомон также видел его, но разве Шомон способен на быстрые логические выводы?!

Поставленная в известность, Изабель тем же вечером обратилась к своим друзьям в порту; нужно было обдумать, как спрятаться.

Хоэль и Пепе недоверчиво качали головами, не понимая ее резонов, ее спешки: чего ты боишься? Она попыталась объяснить им, каким образом Эктор может отомстить ей, пользуясь тайными переговорами австрийцев с Пишегрю за спиной у Французской Революции; Шомон предсказал их возможность еще до самого Пишегрю. Но мужчины так ничего и не уразумели.

— Да ведь это же проще простого! — раздраженно втолковывала им Изабель. — Пишегрю готовит заговор, ему нужны гарантии, и он должен представить их, это же дураку ясно! А то, что Эктор попутно работает на себя, вполне согласуется с убогой логикой его характера, — как по-вашему, чего он попросит у Пишегрю за труды?

Она так и не убедила ни того, ни другого, но все же они выполнили ее просьбу, уж больно она волновалась.

Два дня спустя, на рассвете, Хендрикье вернулась с базара бегом: в саду Верхнего города бесчинствует солдатня, они жгут мебель.

Изабель ощутила тот же толчок, что и шесть лет назад: уехать немедля! Пока Элиза и Аннеке складывали одежду и припасы, она взяла Коллена и собрала в кучу свои бриллианты, свой плащ и свою злобную решимость: а ну поторапливайтесь, вы, копуши! Вскоре четыре женщины и ребенок растаяли в туманной дымке порта. Хоэль сердито окликнул их с дальнего конца причала: а ну, живо садитесь в лодку, черт возьми, — Пепе ждет нас на берегу Ноордерэйланда. Вы оказались правы: зря мы не прикончили его тогда!

И в самом деле, они ушли вовремя. Наведавшись поутру в дом, Хоэль увидал распахнутые двери и хмельного Эктора, в гневе бесновавшегося перед Пишегрю, который молча глядел на него из-под тяжелых век.

Они едва не попались! Изабель с мрачным ожесточением шагала взад-вперед по сырой хижине, притулившейся на берегу поросшего ивняком залива. Пепе тщетно пытался растопить очаг плавником, который лишь дымил; в хижине становилось все холоднее.

Не в силах терпеть этот чадящий трескучий огонь, Изабель весь день бродила по заснеженным дюнам; подступившая ночь — и та не утешила ее. Тем временем служанки обустроились в домике; огонь, как и всегда, в конце концов разгорелся. И внезапно Изабель приняла решение. Она надела чепец, приладила повязку на глаз. Стоял лютый холод; она закуталась в шерстяную шаль, сверху накинула плащ, спрятав под него руки, и направилась по едва видной тропинке в город. Хендрикье попыталась удержать ее: куда вы? Если они вас схватят, что станется с нами?

Они едва не разругались. Споря с Хендрикье, Изабель почти с нежностью думала: она меня любит.

— Никто меня не схватит, ну а если и так, что они мне сделают? Убьют? Какая им от этого выгода? Надругаются? Как бы не так, — мой глаз отпугнет любого, пусть от него будет хоть такой толк! Ты думаешь, Эктор не рассказал ИМ про бриллианты? Он глуп, но не безумен, он умеет распознать алчную душу среди тех, кого встречает на своем пути.

Она была совершенно спокойна. Хендрикье глядела ей вслед, прижав руку к щеке, в которую Изабель поцеловала ее напоследок: а все же поостерегитесь, алчные — они ведь не разбирают, один ли глаз, два ли.

Объявленный в городе комендантский час еще больше приглушил и без того негромкий гул таверн, где нынче гуляла одна солдатня. Изабель тихонько пробиралась по затихшим улицам в своих набитых соломой сабо. В январе темнеет быстро, но небосвод, расчищенный резким ветром, еще хранил бледные отсветы дня, а горизонт слабо рдел будущей зарей. Это было красиво. Даже при столь печальных обстоятельствах это было красиво.

По улицам расхаживали ватаги солдат, патрулировавших город; они и не думали скрываться или понижать голос, так что Изабель всякий раз успевала спрятаться за штабелем досок, за изгородью, под навесом. Длинные висячие сосульки дребезжали и звенели под ветром, словно праздничные бубенцы.