Опасные тропы натуралиста (Записки ловца змей)

Выломал я хворостинку и погнал было свинью на заставу, но ничего у меня не вышло. Хавронья не пожелала идти домой. Побежал я на заставу один, рассказал обо всем дежурному. Тот вызвал повара. Повар выслушал меня, взял пустое ведро и застучал по его днищу. Свиньи тут же явились. Среди них была и Хавронья. Чувствовала она себя, по-видимому, превосходно.

Повар угостил свиней помоями, а Хавронью заманил в загон. Мы обмыли шею свиньи, и я нашел на коже четыре парные ранки — следы зубов змеи. Опухоли вокруг них не было. Хавронье очень нравилось, что ее поливают водой и чешут ей брюхо. От удовольствия она развалилась на земле, закрыла глаза и блаженно похрюкивала.

— Ну что же делать? — растерянно спросил я. — Будем резать? Вот они, змеиные укусы! Свинья может сдохнуть!

— Да вы что, от жары заболели? — возмущенно сказал повар. — Вы станете врагом всей заставы, а меня солдаты со света сживут, если я позволю это сделать. Если Хавронья заболеет, мы ее лечить будем!

Но Хавронья не нуждалась в лечении. Полежав немного, она вышла из загона и побрела в овраг принимать грязевые «ванны».

Мы жили на заставе еще несколько дней. Каждый день я осматривал Хавронью. Она оставалась здоровой, и аппетит у нее был отличный.

Вернувшись домой, я рассказал об этом случае одному профессору медицины, занимающемуся проблемой лечения змеиных укусов. Он не удивился.

— В вашем сообщении нет ничего нового. По сравнению с другими животными свиньи менее чувствительны к змеиным укусам. Во-первых, у них очень толстая и плотная кожа и не каждая змея в состоянии ее прокусить, а во-вторых, под кожей у свиней толстый слой жира. Этот слой ни одна змея пробить не может. Даже проникая под кожу, яд змей попадает в слой жира. Жир окисляет, то есть разрушает, змеиный яд. Это не значит, что у свиньи есть иммунитет к яду. Если же змеиный яд ввести в кровеносный сосуд свиньи, то она погибнет, как все другие животные.

ПРОКЛЯТЫЙ СЛЕПЕНЬ

На второй заставе наша охота была добычливой. К вечеру седьмого дня Юрий посадил в ящик двенадцатую кобру и двадцать первую гюрзу. Даже я, впервые ловивший кобр самостоятельно, поймал шесть приличных экземпляров, а гюрз у меня было тринадцать. Я шумно выражал свой восторг по поводу удачи, но Юрий вдруг сказал:

— Леша, перестань. Удача эта не к добру. Какая-то беда будет.

— Ты что, суеверная бабка? — засмеялся я. — Может быть, тебе сегодня перебежал дорогу черный кот? На заставе есть такой. Я его видел.

— Кот мне дорогу не перебегал, а беда будет, — упрямо сказал Юрий и тут же добавил: — Хватит болтать. Спать нужно.

Он никогда не спорил и не ругался. Если разговор ему не нравился, он уходил или предлагал спать.

Как говорят старые бабки, Юрий накликал себе беду. Утром они с Никитиным уехали вдоль КСП[31], а после обеда, когда я обрабатывал материал, принесенный с утренней охоты, на взмыленных конях прискакал один Никитин. Он бросил поводья дневальному и убежал в комнату дежурного по заставе. Это меня встревожило. Они всегда приезжали вдвоем. Я пошел было за Никитиным, но часовой меня не пустил.

— Нельзя, — вежливо, но твердо сказал солдат. — Если будет нужно, вас позовут.

Оказалось, что я был нужен. Через несколько минут из дверей выбежал посыльный. Он подбежал ко мне, взял руку под козырек и доложил:

— Вас просит к себе начальник заставы.

Едва я вошел в кабинет и хотел спросить, что случилось, как начальник заставы знаком остановил меня и сказал:

— Садитесь и слушайте. Никитин, повторите все, что рассказали мне.

— Слушаюсь! — ответил сержант. — В четыре ноль-ноль мы выехали на такыры у западной точки. Соколов взял двух кобр. Оттуда в семь ноль-ноль поехали к оврагу Чукур-джар. Спустились в Чукур-джар возле Сары-камыша, и Соколов ушел вверх по оврагу искать гюрз. Я остался возле лошадей. Вернуться Соколов должен был к двенадцати ноль-ноль, но к этому времени не пришел. Это было необычно. Соколов всегда был точным. Я поехал верхом по Чукур-джару в том направлении, куда ушел Соколов. Проехал километров пять. Дальше верхом проехать нельзя. Остановился. Кричал и звал. Никто не отозвался. Тогда я карьером на заставу. Вот и все.

— Соколов не мог пройти мимо вас в низовье оврага?

— Нет, товарищ капитан. Не мог.

— А может быть, вы вздремнули возле лошадей и прозевали?

— Я же службу нес, — обиделся сержант. — Как можно дремать?

— А не мог Соколов выйти из оврага и уйти на такыры? — сказал я. — Из оврага Туя-Бугуз мы ходили иногда.

— В Чукур-джаре это исключено, — сказал начальник. — Склоны этого оврага настолько высоки и круты, что по ним не выберешься. Единственный возможный выход возле Сары-камыша, но там был Никитин. Как вы думаете, что могло произойти?

— Очевидно, что-то случилось, — нерешительно начал я.

Соколов на границе не первый раз и правила поведения здесь знает. Но вот что случилось, сказать трудно.

— И все-таки, что бы вы предположили?

— Он мог повредить ногу. Это наиболее благоприятный вариант. С поврежденной ногой передвигаться он не может. Наверное, сидит и ждет помощи.

— Ну а неблагоприятный вариант?

— Неблагоприятный? — переспросил я.