Опасные тропы

Затем гуляли по окрестным, заросшим кустарником холмам, и Лиза могла бы поклясться, что заметила того же незнакомца, беседующим с Яковом Борисовичем. Впрочем, возможно, они и не разговаривали вовсе: встретились и разошлись. И все же ей упорно казалось, что незнакомец что-то сказал Галагану. Домой вернулись уже вечером, уставшие, довольные. А на следующий день Галаган предложил повторить прогулку, на этот раз на Орлиные скалы. Никто от экскурсии не отказался, Антонина Васильевна лишь попросила отложить поход на денек: у нее были дела в школе. И опять почувствовала Лиза, как весь напрягся, насторожился Галаган. Что всполошило его? Какой подвох почудился ему в невинной просьбе квартирной хозяйки?

Никто и не подозревал, что для Галагана наступал момент, когда он должен был выполнить приказ своего новоявленного шефа, Адам Адамыча. Галаган был очень осторожен, явно нервничал, хотя и не сомневался, что «хвоста» за собой из Москвы не притащил. Он не сомневался в этом потому, что ни на минуту не забывал: он занят выполнением, в сущности, первого агентурного поручения, и потому просто не успел еще попасть в поле зрения КГБ. Он ошибался — за ним зорко следили, и даже его как бы случайную встречу с Парамоном Сойкиным у Изумрудного озера не только заметили, но и засняли на кинопленку.

Автобус проскочил мост и остановился. Из него вышел только один человек — майор Русаков. Заправленная в брюки рубашка-апаш, легкие туфли, соломенная шляпа, фотоаппарат через плечо, словом, Русаков абсолютно ничем не отличался от тысяч граждан, отдыхающих на Черноморском побережье Кавказа. Набитый экскурсантами автобус побежал дальше и вскоре скрылся за поворотом. Русаков всей грудью вдохнул насыщенный ароматом цветов воздух, залюбовался привольем. Здесь было безлюдно и тихо. В двух шагах — низкий берег ласкового моря. От гор до берега — несколько десятков метров, и все это пространство покрыто шелковисто-мягкой, буйной зелени травой. Влево от автобусной остановки — широкий распадок, сужающаяся на горизонте долина, там и сям поросшая кустарником. Посередине долины, разбившись на добрую дюжину протоков, лениво катит свои волны тот самый неглубокий ручеек, через который построен мост у автобусной остановки. Поближе к взгорью, вдоль долины, протянулась выбитая в податливой почве колея проселочной дороги, с отпечатками тележных ободов и автомобильных шин. Вот по этой-то дороге и направился майор Русаков. Прошел так километров не менее семи, а интересовавшего его ущелья не было. Русаков начал было сомневаться — уж не перепутал ли он чего-нибудь, однако вскоре понял, что ошибки нет: долина неожиданно резко сузилась, проселочная дорога незаметно исчезла, уступив место тропинке, круто забиравшей вверх, горы справа поднялись над головой высоко-высоко, заслонили солнце. Ручей сперва бурлил, а потом стал все сильнее реветь глубоко внизу. Ущелье густо заросло вековыми кленами, вязами, по склону кустарник — земли не видно. Здесь было сыро и холодно, во всяком случае, в рубашке-безрукавке Русаков почувствовал себя весьма неуютно. Тропинка петляла меж мощных стволов деревьев, пробегала через обнажившиеся с годами корневища и вела все дальше. Потом она круто повернула вниз и уперлась в подвесной пешеходный мостик, переброшенный в этом месте от правого берега к скалам в самом центре неширокой долины, в которую снова превратилось ущелье. Внизу — беспорядочное нагромождение гигантских каменных плит, среди которых бежали десятки ручейков, — они вытекали из небольшого бассейна, в который с шумом низвергался водопад. Русаков стоял посредине подвесного мостика, любовался открывшимся видом и отогревался на солнце, которое уже не загораживали горы. Вправо от мостика, над первым водопадом, находился второй, узкой струей вода там летела с огромной высоты. Вот они — прославленные черноморские водопады!

В этом месте ущелье кончалось тупиком. Вокруг, обильно заросшие деревьями, поднимались к небу крутые скалы, на вершины которых Русаков мог смотреть, лишь до боли задрав кверху голову. Там, у голубой кромки неба, кое-где горы обрушивались в ущелье и меж деревьев проступали белые и серые пятна обнаженных пород — известняка, гранита.