Опасные удовольствия

Гамбургер развалился в руках у Ольги, кунжутная булочка упала на каменную мостовую, следом, разбрызгивая кетчуп, прыгнула котлета и мазнула жирным боком по светлой замшевой куртке.

Оля громко выругалась. Благопристойный бюргер в клетчатом пиджаке и тирольской шляпе удивленно оглянулся. «Вали, вали, нечего смотреть», – зло подумала Ольга, разглядывая кроваво-красные подтеки. В нескольких метрах вниз по улице – три гранитные ступеньки, железные рельефные двери со львами – находилась картинная галерея, о чем говорила сияющая золотом вывеска. Оля направилась туда.

– У меня трагедия. Гамбургер, будь он неладен, упал, – по-немецки объяснила она женщине, которая встречала посетителей. – Где у вас туалет?

Толстая немка в трикотажной кофте и с разноцветным фиолетово-синим платком на шее вмиг прониклась сочувствием к безрукой туристке – как же, испорчена такая дорогая куртка. Вдоль написанных маслом картин Ольга направилась в ватерклозет.

С утра не везет, мрачно думала она, пытаясь влажной салфеткой оттереть красные пятна, вот угораздило, как же так получилось? В туалете пахло дезодорантом, в зеркалах отражалась многочисленная недовольная Ольга. На замше оставались уже не красные, а грязно-серые следы, несколько смятых салфеток валялись в белоснежной раковине. Сегодня утром вместо Романа она обнаружила на подушке рядом с собой записку. В двух строчках любовник извещал Ольгу, что будет поздно, и советовал развлечься самостоятельно в меру сообразительности и вдохновения. Оля, которая каждый час, проведенный вдвоем с Ромой, расценивала как шанс приблизить замужество, считала день потерянным. Объект ускользнул, работать было не с чем.

– Nehmen Sie, bitte… – заглянула в зеркальные двери туалета толстая немка. Она протягивала Ольге яркий флакончик.

– Спасибо, – поблагодарила Оля, взяв принесенный женщиной пятновыводитель. – Вряд ли поможет. – Проклятье, чертов гамбургер, испортила куртку.

Она возвращалась по гулкому залу галереи, машинально рассматривая картины на стенах. Это была выставка одного художника, его имя ни о чем не говорило Ольге, очевидно, местная знаменитость, подумала она. На картинах русалками плескались в городских фонтанах, играли на компьютере, кормили жирных младенцев, расчесывали розовые и зеленые волосы, отдыхали в тени обугленных и искалеченных деревьев, купались в черной реке, разговаривали по телефону спутниковой связи полуголые тициановские матроны – однако круглолицые и варварски пышные. «Ну и ужас, – возмутилась Ольга, – какие толстухи. Если бы я была такой толстой, Роман давно бы со мной расстался. Это непрестижно, несовременно. Если бы я была толстой… Значит, он меня не любит? Если бросил бы меня из-за десятка лишних килограммов? Но это я сама только что вообразила, что бросил бы, а он, возможно, ничего подобного не… Наверное, любит. Хотя не торопится жениться… Проклятый гамбургер, дался он мне, от них и толстеют, между прочим, плюс испорченная куртка». Замшевую куртку цвета сливочной помадки они с Романом покупали вместе в магазинчике на Тверской полгода назад. Зашли в него случайно, по дороге из ресторана, немного хмельные от выпитого «Шато Марго» и пьянящей весенней прохлады. Над мокрым асфальтом фиолетовой дымкой висели сумерки, а крошечный бутик сверкал огнями, как зеркальный островок, в витрине стояли два манекена в длинных шубах. Девочка-продавщица приветливо улыбнулась, когда они вошли внутрь. «Смотри, тебе пойдет, – сказал Роман, вытягивая рукав куртки из плотной шеренги нарядов, висевших на длинной стойке. – Сколько стоит? О, недурно, 1245 условных единиц, берем?» В эту ночь она осталась у Романа, а утром в пять утра проснулась от ощущения счастья и предвкушения чего-то невыносимо хорошего, что должно вот-вот произойти в ее жизни. Богатырь Шухов громоздился на кровати необъятным холмом, на кресле висела замшевая куртка, напоминая о приятном вчерашнем вечере и сказочной ночи, весеннее головокружение и желание любви подсказывали ей, что еще немного и она добьется своей цели…

Вещь, с которой связаны нежные воспоминания ушедшей весны, безвозвратно испорчена гадким кетчупом, Роман злостно отсутствует, заветная цель не приблизилась ни на йоту. Ольга сжала ремень сумки так, что побелели пальцы, и обнаружила, что стоит и разглядывает картину. Все тот же художник изобразил на ней урбанистическую мадонну – стальной панцирь, разноцветные кнопки, спутниковая «тарелочка» вместо правого уха, пружинная грудь – с не менее механизированным ребенком на руках… Лавры Сальвадора Дали, несомненно, не давали покоя местному таланту.

– Хотите купить? – раздалось из-за спины.

Оля обернулась. Толстая немка в фиолетовом платочке учтиво улыбнулась. Рядом с ней стоял юноша в рваных джинсах, неопрятной растянутой фуфайке и в шлеме нечесаных длинных волос.

– Я автор. Хотите купить?