— У меня с ним беседы не получилось. Он оказался грубым и негостеприимным, поэтому больше я никогда не захочу с ним встретиться, — скорее для души барабашки сообщил он.
— Он у нас такой, — беззаботно улыбнувшись, признался вождь.
Кажакин решил больше с вождем о шамане не говорить, чтобы не напутать его и не насторожить.
— Я сейчас покину вас и прошу никаких проводов мне не устраивать.
— Может быть, переночуешь у меня дома, а завтра с утра отправишься к своему племени? — хитро блеснув глазами, поинтересовался вождь.
— Я но хочу вас беспокоить своим присутствием, — дипломатично ответил Кажакин.
— Можно я тебя провожу до сельвы? — робко поинтересовалась Гордая Лань.
Долгим взглядом посмотрев на нее, прочитав мольбу в ее просьбе, Кажакин не решился отказать ей в таком удовольствии.
Когда они с индианкой шли к зеленой стене леса, Кажакин почувствовал, что душа барабашки наконец-то покинула его, убедившись, что пришелец не обманул ее и действительно выполняет свое обещание.
Гордая Лань, проходя мимо соплеменников с избранником своего сердца, гордо несла свое совершенное, голое тело.
— Большой Человек, как тебя зовут в твоем племени? — с грустью обратилась к нему девушка.
— Иваном Филипповичем, но ты меня можешь называть просто Ваня, — ответил он.
— Ва-ня, — остановившись, но слогам произнесла она для себя такое незнакомое и “длинное" слово. На этом ее общение с Кажакиным на русском языке кончились. Они вернулись к известному нам способу общения. — Ваня, ты не думай, что если я индианка, а не белая, как твоя женщина, то не понимаю и не знаю, Что такое любовь.
— Да я так и не думаю, — смущенно возразил Кажа-кип.
— Ты меня любишь? — неожиданно поинтересовалась она.
Подумав и не спеша с ответом, Кажакин сказал ей:
— Я тебе уже говорил, что у меня есть любимая женщина. Ее и тебя одновременно я любить не мшу и не имею права, но ты мне нравишься и после Франсуазы ты самая
Такое откровение далось ему нелегко, но сообщив это девушке, он нисколько не покривил своей совестью.
— Обещай мне, Ваня, что в нашем лагере у тебя другой женщины, кроме меня, никогда не будет.
Только наивное дитя, типа этой индианки, могло задать ему такой вопрос, но на него ему надо было отвечать.
— Конечно, радость моя, — с улыбкой заверил он ее.
— Зной, чти я ни за кого из членов нашего племени не выйду замуж и буду тебя ждать как мужа, до тех пор, пока мою душу не призовут к себе мои предки.
— Прежде чем на такое решаться, ты подумай, может быть, не стоит? — расстроенно заметил Кажакин,
— Я так решила! — твердо заявила она…
Посмотрев в ее глубокие черные глаза, Кажакин увидел в них решимость и только ему излучаемую ласку.
— …Я знаю,1
на что себя обрекаю, но нисколько нежалею. 1
-— Гордая Лань, в своем племени я очень могущественный и
многое могу для тебя сделать. Скажи Мне, что тебе надо и в чем ты очень нуждаешься?— Мне от тебя ничего не нужно, и я ни в чем не нуждаюсь. Как-никак, а я все же дочь вождя. Я, однако, имею желание, но его у тебя просить не буду. Только сейчас я поняла, что вчера не должна была добиваться от тебя ласки обманом. Больше такой ошибки не допущу.
По-видимому, к такому выводу ома пришла путем анализа индейских традиций, долгого размышления, благодаря глубокому природному уму, который ей послужит и выручит в трудные моменты жизни. На ее маленьком лбу появилась морщинка, которую Кажакин разгладил большим пальцем правой руки.
— Чем больше я с тобой общаюсь, тем больше ты для меня становишься откровением, и я задумываюсь: а сколько еще в тебе неразгаданных мною загадок? — удивленно подумал Кажакин.
Однако, жизнь, поедаемая временем, подвела их к той черте, когда им пришло время расставаться.
— Моя же ты смугляночка, можно мне на прощание тебя поцеловать? — робко спросил он девушку.
— Я твоя жена и ты не должен у меня спрашивать разрешение на ласки, — с готовностью сообщила она ему.
Во время долгого поцелуя Гордая Лань, как тростинка, прижались к его груди и стояла в таком положении до тех пор, пока Кажакин не отстранил ее от себя, держа за плечи. В ее глазах были слезы печали, которые тихим, обреченным ручейком сбегали по ее лицу.
Поняв, что Кажакин обнаружил ее слабость, она, смущенно вырвавшись из его рук, побежала домой, навстречу будущим испытаниям жизни.