— Он когда-то прикрыл собой Капитана, отбухал за него срок. Годы прошли, Капитан отвалил ему кучу бабок, но Сутулый остался несчастным человеком, без семьи и детей. У тебя возраст не тот, что у нею, и еще не поздно перейти с кривой дороги на прямую.
Подняв голову, Лист посмотрел на Клима:
— Ты веришь в то, что говоришь?
— Если бы не верил, не говорил.
— Красиво и к месту ты напомнил мне о Сутулом. Он мне, гад, тогда тоже сильно в душу запал со своей песней. Скажи, Клим, только честно, — неужели ты такой идейный, каким представило мне?
— На твой вопрос я не буду отвечать, ты сам мне на него сейчас ответишь Неужели человек без принципов и идеи, находящийся на моем месте, решился бы в мирное время рисковать своей шкурой? Ни за какие-то там сказочные блага, а за обычную зарплату, которую я могу получать и сидя в служебном кабинете, протирая брюки на заднице?
— Наверное, нет, — как бы прислушиваясь к своим словам, ответил Лист.
— Не наверное, а точно бы не решился. Вот так, дорогой мой человек.
— Ты хочешь сказать мне, что являешься героем?
— Это ты так сказал. Я же о себе могу сказать, что мне приходится переживать, бояться, рану на голове зашикать, но, преодолевая страх, я продолжаю выполнять свой служебный долг.
— Ну ладно, не будем на эту тему больше говорить. Ты меня убедил, что занимаешься нужным делом. Никогда не думал, что когда-нибудь стану сексотом, а теперь оказался в его шкуре. Можно было бы умереть со смеху, если бы не хотелось плакать. Теперь давай поговорим обо мне. Тех, что следователи замели с винно-водочного завода, безусловно, осудят, а как вы, сыскачи, намерены поступить со мной?
— Как ты на заводе получал спиртное, на себя или на подставное лицо?
— Там за наличные бабки спиртное самому черту продавали. Чтобы в грязном деле своим паспортом не светиться, у меня была и есть хорошая ксива. Ее я и предъявлял там.
— Значит, по паспорту тебя следователю не найти, а сообщники знают тебя только в лицо, но они лишены возможности гулять по городу и искать с тобой встречи.
— Выходит, так.
— Тогда вот что, дорогой, мы предпримем: ты свою ксиву отдаешь мне, чтобы больше ею не пользоваться. Я ее уничтожу. Сообщники твои закрыты, а поэтому случайно тебя на улице не встретят.
— Да меня один завскладом и знал-то, — заметил Лист.
— Я тебя покрою по хищению, но чтобы больше ни на какой криминал не подписывался. Считай мое требование приказом.
— Ну вот, теперь мне уже начали приказывать, — пошутил Лист.
Записав на вырванном из блокнота листке номер телефона и отдавая его Листу, Клим потребовал:
— Запомни номер телефона, после чего листочек порви. Его в справочнике нет. По нему ты можешь звонить в любое время, когда меня не будет, и сообщать ту информацию, которую считаешь важной и которую нам необходимо знать.
—
— Конечно! Можешь называться Листом.
— Нет, Листом я называться не хочу. Моя кликуха в городе довольно-таки известна. Среди вашего брата таких шаромыг, как я, не идейных, тоже хватает. Они могут заложить меня Капитану. Пускай я буду числиться у тебя как агент под кличкой Веник.
— Твое рассуждение не лишено здравого смысла. Против Веника, выметающего разный мусор из нашего общества, я возражений не имею.
Простившись, они расстались, каждый обремененный своими заботами и проблемами.
Убедившись, что условно-досрочное освобождение Лома из колонии решится в ближайшее время, одновременно понимая, что на свободе тот для оперативных работников будет представлять огромный интерес, уже на другой день после беседы с Листом Клим нанес визит Валентине Ильиничне.
Встрече с ним Ломакина была рада. К ней редко кто заходил, так как она слыла малообщительной, но Клим был для нее приятным гостем.
Они пили чай с клубничным вареньем, смотрели телефильм, наговорились вдоволь. В один из многочисленных ее походов из зала на кухню и обратно Клим, улучив свободную минуту, облюбовал к зале отопительную батарею, на которой со стороны глухой стены прикрепил миниатюрного "жучка", работающего на еще более миниатюрной батарейке, так что работникам передвижной радиостанции работы прибавилось.
Когда в девятом часу вечера Клим собрался уходить, Валентина Ильинична, понимая, что ему с ней скучно, с сожалением рассталась с ним, не посмев уговаривать его, чтобы он подольше задержался у нее в гостях.
Глава ТРИДЦАТАЯ
Капитан не имел намерения афишировать свое знакомство с Вячеславом Филипповичем, хотя ради сближения с ним пошел на ощутимые материальные затраты и освобождение из колонии его двоюродного брата Лома.
О своих издержках и хлопотах он поведал лишь Валентине Ильиничне и возвратившемуся из ИТК Лому.
На четвертый день после возвращения Лома из колонии, когда Валентина Ильинична ушла на работу, а Лом продолжал отсыпаться, в десятом часу его разбудил звонок,
В одних трусах и майке Лом открыл дверь — разбудившему его посетителю. В дверном проеме он увидел улыбающегося Капитана.