Опасный беглец. Пламя гнева

«Вильям Ходсон», — четко выведено было латинскими буквами под текстом письма.

Руджуб-Али, туземный офицер, мусульманин, был помощником Ходсона и правой его рукой по Корпусу туземной разведки.

Что же пишет Ходсон-саиб?…

«Мы вновь обращаемся к тебе, величайший из шахов, надежда твоей страны. Наша добрая королева соглашается вернуть тебе свою прежнюю милость. Не упусти счастливую возможность, дай нам доказательства чистоты твоего сердца. Сколько раз, мудрейший из шахов, ты вредил себе тем, что не слушался британцев!… Ответь генералу, согласен ли ты, по знаку из лагеря, открыть доблестным британским войскам подземный выход из твоего дворца к Кашмирским воротам…»

Ассан-Улла поднял глаза.

— Он хочет, чтобы повелитель открыл солдатам генерала ход к городской стене, свет души!…

Принц молча кивнул головой.

Ассан-Улла дочитал письмо:

«Согласись, великий шах, и мы поможем тебе освободить город от власти презренных сипаев, возродить в прежнем великолепии славу твоей династии, а старшему твоему сыну, Мирзе-Могулу, подарим все права наследного принца».

— Он обещает тебе права на престол, свет души!…

Принц всё еще молчал. Он опустил веки над черными тусклыми глазами, точно обдумывая что-то.

— Где старик, принесший письмо? — минуту спустя спросил принц.

— Я приказал дать ему еды. Он ждет.

Принц неторопливо поднялся, достал из ниши в стене «большой ларец с затейливо изрезанной крышкой, осторожно выдвинул боковую стенку и спрятал письмо на второе потайное дно ларца.

Ассан-Улла вопросительно поднял брови над слегка припухшими темными проницательными глазами.

— Ты не велишь мне прочитать это письмо повелителю, свет души?… — спросил Ассан-Улла.

Но принц, усмехнувшись, поставил ларец обратно в нишу.

— Зачем беспокоить шаха? — сказал принц. — Разве мы с тобой сами не знаем, что надо ответить ферингам?

Пламя в бронзовом светильнике слегка дрогнуло, язычок огня из ярко-желтого стал красноватым и начал шипя гаснуть. Ассан-Улла поправил фитиль, потом положил перед собой полоску тонкой плотной, как банановый лист, персидской бумаги, придвинул серебряный сосуд с тушью.

— Моя рука стала твоей рукой, свет души!… — сказал Ассан-Улла.

Принц продиктовал ему письмо.

Ассан-Улла вышел в соседнюю комнату и здесь негромко хлопнул в ладоши. Черный слуга-африканец в желтой повязке вокруг бедер неслышно ступил на порог босыми ногами. Слуга взял письмо и также бесшумно исчез.

Принц с Ассан-Уллой еще долго сидели в башне, совещаясь. Ночь была душна, после полуночи хлынул дождь. Они словно ждали этого. Под завесой дождя и тьмы, притушив светильник, принц с лекарем бесшумно прошли к задней стене дворца, выходившей на реку. Ассан-Улла откинул дерн над одной из каменных плит, устилавших двор. Вдвоем с принцем, взяв за кольцо, они приподняли плиту, отвернули ее и спустились вниз, в потайной ход.

Река билась о гранитную стену дворца где-то очень близко, над самыми их головами. Одно ответвление подземного хода уходило под реку, к форту Селимгур, другое поворачивало на север и вело к городской стене, к Кашмирским воротам. Ассан-Улла осторожно засветил огонь, и они с принцем внимательно осмотрели глубокий спуск, высеченные в твердом грунте ступеньки, подземные крепления сводов, потом потушили свет и вернулись в башню.

Ночь. Поздно взошедшая луна медленно клонится к горизонту. После полуночи прошел короткий дождь, женщины вынесли на крыши тазы, кувшины, чтобы собрать воду. Лунный свет дробится в серебряных боках кувшинов, в запястьях женщин. Измученные жарой, люди лежат вповалку, как трупы.

Ночь. Крыши освещены луной. Весь город можно пройти по крышам, как по огромным ступенькам, — уступами, от крыши к крыше.

Сутулый человек в высокой шапке тихо бредет под лунным светом. Еще двое идут за ним, неслышно ступая по гладким камням. Лела спит в тени, рука откинута в сторону.

Человек идет медленно, он ищет кого-то. Вот свет луны упал на откинутую девичью руку, и синие стеклянные браслеты блеснули под луной.

— Она! — Человек подходит. — Батма-Севани носила такие!… Да, это она, ее дочь!…

Он наклоняется, грязной ладонью зажимает Леле рот. Двое других берут ее на руки, торопливо уносят. Белый платок, соскользнув с плеч Лелы, остается лежать на крыше.

Глава тридцать седьмая ФАКИРСКАЯ ПОЧТА

Весь, день было много раненых, к ночи стало еще больше. На Курнаульском шоссе шел бой за дом Рао — старое полуразрушенное здание, с вышки которого можно было вести наблюдение за большим участком шоссе. Сипаи, сделав вылазку, в полдень захватили дом Рао, но к вечеру британцы оттеснили их, с большими потерями для обеих сторон. Настала ночь, а добровольцы-санитары всё еще несли и несли раненых. Макферней перевязывал раны, останавливал кровотечение, давал укрепляющее питье. Вторые сутки без сна, — он едва держался на ногах. К концу ночи санитар-индус посмотрел ему в глаза.

— Иди отдохни, хаким! — сказал санитар. — Что мы будем делать, если и ты заболеешь?

— Ты прав, пожалуй, — сказал шотландец. Он кликнул Сама и вышел в сад.