— И сейчас про хомут все помню, — перебил чтение Павел. — Надевается через голову лошади ей на плечи, и к нему крепятся постромки или оглобли. Главная часть — хомутина с деревянными клещами, внутри обшита войлоком, чтоб не набивала шею лошади. Хомутина связана ремнем, это супонь…
— Завидная у вас память, ваше высочество, — похвалил Порошин. — Все в точности запомнить изволили! Однако дочитаем ваш день. «Упомянул я и о пословице старинной: коль взялся за гуж, так не говори, что не дюж, и объяснял, что оная пословица значит».
— И это помню! — воскликнул Павел.
— Ну и хорошо, — сказал Порошин. — И тут настал конец этому дню: «В девять часов изволил государь лечь опочивать».
— А что было завтра?
— На следующий день болезнь у вас прошла, занятия велись, как обыкновенно. Дальше у меня записано так: «После учения сели за стол. Из посторонних был только граф Александр Сергеевич Строганов. За столом по большей части разговаривали о театре и о комедиантах. Как говорили с восхищением, что в Париже самый лучший театр во Франции и что здешний театр и сравнить с тем нельзя, то его высочество весьма основательно сказать на то изволил:
— Это и натурально. Где ж во Франции лучшему театру быть, как не в Париже? У нас здесь, в Петербурге, есть русский театр, в Москве театр, в Ярославле театр, а здесь все лучший! А что французский здешний хуже парижского, и тому, кажется, дивиться нечего: если б король французский захотел иметь у себя русский театр, конечно б, тот театр никогда не мог сравниться с петербургским русским театром.
Сие рассуждение его высочества весьма мне понравилось, и я после показывал ему свое о том удовольствие».
— А про собачек есть? — спросил Павел.
— Есть и о них: «Его высочество ввечеру собачками долго изволил забавляться».
— Мы их отдадим егерю в ученье, — сказал Павел, — я буду с ними охотиться.
— Вы уже изволили приказывать о егере, и за ним послано. Не угодно ли дослушать? «Его высочество сей вечер на меня несколько изволил коситься. После ужина, невзирая на сие, добрую я ему проповедь проговорил о нетерпеньи и обладании самим собою, когда государь стал часто на часы поглядывать, чтобы улечься поскорее. В сие время изволил только, повеся головушку, взад и вперед по комнате расхаживать, ничего не говоря. В девять часов с четвертью изволил лечь опочивать».
— Этого можно бы не писать. — Павел был недоволен услышанным. — Зачем ты стараешься меня порочить? Если другие прочтут, они обо мне худо подумают. Зачеркни!
Порошин, улыбаясь, покачал в знак несогласия головой и закрыл тетрадь.
Глава 9
Во дворце и дома
Четвертого апреля умер Ломоносов.
Без малого два с половиной десятилетия трудился он в Петербургской академии наук как поэт и ученый на благо российского просвещения, в пользу отечественной промышленности, сельского хозяйства, мореплавания. Оды его содержали отклики на все важнейшие события царствования Елизаветы Петровны. Когда вступал на престол Петр Федорович, Ломоносов воззвал к нему от имени науки и объяснил, чего она ждет от монарха и на что надеется. Его советы и предупреждения не помогли полупьяному голштинцу царю, через полгода жена свергла его с трона, а караульные офицеры задушили. Новая императрица Екатерина Алексеевна в длинных манифестах перечислила вред, принесенный России бывшим государем, и пригласила подданных выразить радость по поводу того, что она избавила страну от опасного недоумка.
Ломоносов напечатал оду, посвященную Екатерине, — и не угодил. Императрица не хотела, чтоб ее учили, чтобы говорили о немецком засилье при дворе, в армии, гражданской администрации, требовали от нее соблюдения законов и при этом восклицали:
Она подписала указ об отставке Ломоносова, которую назвала «вечной», но привести его в исполнение не сумела. Ломоносов был прав тысячу раз, когда говаривал, что этого сделать невозможно: «Разве Академию от меня отставите?» — прибавлял он.
Ломоносов остался работать в Академии, но тяжко болел и почти не писал стихов. Екатерина была достаточно умна, чтобы не продолжать ссору. Ломоносов получил звание статского советника и прибавку к жалованью, за что благодарил государыню в оде на новый, 1764 год. Однако больше ничего Екатерине приятного не сказал.
А теперь он умер.