Опасный лаборант

Не удивляясь, не возражая и ничего не спрашивая, Арина сунула пистолет под подушку и глубоко устроила там, затолкнув между матрасом и спинкой.

– Сумею, – одними губами ответила Рощина.

Они поцеловались. На прощание он тихо произнёс три заветных слова, которых она с томительной мольбой во взгляде так страстно ждала:

– Я их убью.

Расставшись с пистолетом, Денис почувствовал колоссальное облегчение. Он спустился в кубрик, где уже сидели на своих койках переодетые в сухое тряпьё учёные и матросы с «Морской лисицы». На переборках тлели светодиоды, шибало в нос топливным этанолом и неграми, но как же там было уютно!

Баклажан выдал Муромцеву залатанную робу, слегка коротковатую, но в плечах по размеру. Нашлись даже резиновые тапки. Негры помалкивали и ни о чём не спрашивали. Они старались вести себя тихо, как мыши, словно белые моряки вот-вот начнут их дуплить в наказание за трусость, а водолаз, которого час назад все считали утонувшим, съест заживо.

К чему-то готовились, ждали.

Боцман вышел и вернулся с литровой бутылью, оплетённой в солому.

Не дожидаясь команды, все подсели к столу, сдвинули кружки. Баклажан разлил поровну коричневую, светлее его кожи, пахучую жидкость.

– Кап-бренди, – объявил он как о чём-то значительном.

И хотя заступавшим на ночную вахту матросам полагалась кружка горячего шмурдяка, настоящего кап-бренди учёные ещё не пробовали.

Муромцев с благодарностью вгляделся в светлые лица.

– Спасибо, мужики.

Пять кружек сдвинулись над столом, глухо звякнув стальными краями. Негры пили, разойдясь по своим койкам и обхватив посудины обеими руками, как напуганные цирковые шимпанзе.

Южноафриканский коньяк мягко вскружил голову. Лаборант почувствовал, как внутреннее напряжение, от которого он трясся, улетучивается. Не чокаясь, допили и через пару минут Муромцева окончательно попустило. Он глубоко вздохнул и расслабился.

– Как так вышло, что ни одна чернозадая обезьяна не сунулась за борт? – он медленно обвёл глазами тьму по периметру кубрика, из которой поблескивали белки. – Им действительно наплевать, если я погибну?

– Денис, – вкрадчиво сказал Смольский. – На самом деле, акватическая теория о происхождении человека из водной обезьяны безосновательна. Негры не умеют плавать. Им это несвойственно.

Сенегальские пираты, до сих пор борзые, помалкивали. Пятеро белых людей, вернувшихся из мрака и бушующих волн, держались вместе и перестали походить на пленников. Обострённое животное чувство смены иерархии, происходящей сейчас в кубрике, принудило африканцев к безмолвию.

– Теперь я это понял, – жёстко заявил Муромцев. – Если бы негры умели плавать, они бы так не воняли.

– Дело не в этом, не в гидропитеках, – Казаков откашлялся. – Они побоялись идти на «Мона Лизу» по другой причине. У нас минус один в экипаже. Симон погиб.

Денис помнил, что Симон отправился с Баклажаном осматривать трюм.

– Что с ним случилось?

– В него попали, – вздохнул Казаков. – Лерой засадил ему в спину, когда хотел подстрелить какую-то зверюшку на нижней палубе.

Вот отчего матросня была такая прибитая. Косяки сыпались на команду со страшной силой.

– Лерой, штаны с дырой… – Денис покачал головой. – Вот же дура криворукая.

– Что там был за зверь?

– Не было возможности рассмотреть. Я заперся в ахтерпике и только слышал, как он жрал труп.

– Чей труп?

– В машинном отделении болтался покойник. Не знаю, кто это был. На «Мона Лизе» мне встретилось много странного, – лаборант не стал вдаваться в подробности и только добавил: – Хорошо, что она утонула.

Ганс с интересом прислушивался к русской речи и как будто даже разбирал что-то. Кок поразительно быстро учился языкам.

– Негры считают, что зверь в трюме наводит порчу, – сказал он по-английски. – Он сделал так, что пули полетели не в него, а в Симона.

– Зверь не был телепатом, – ответил на английском лаборант. – Это Лерой не умеет стрелять.

Ганс зловеще усмехнулся.

– Они считают, что зверь проклял шхуну, чтобы сделать её своим домом. Они чуть не взбунтовались, когда надо было тебя спасать.

– Ублюдки…

– Негры думают, что и ты проклят.

Внимая знакомым звукам английской речи, слегка захмелевший Миксер тоже принял участие в разговоре.

– Вы знаете, чем отличается негр от луковицы? – с трудом выдавил он.

Загадка из уст косноязычного матроса с умственным развитием бультерьера загнала в тупик даже учёных.

– Лук белый? – выдвинул гипотезу Смольский.

Миксер мотнул головой.

– Луковицу дольше раздевать? – предположил Казаков.

Миксер только усмехнулся.

– Вонь от лука со временем улетучивается, – догадался Денис.

Все засмеялись, но Ганс, знавший ответ, отрицательно повертел жалом.

– Когда режешь лук, на глазах выступают слёзы, – с расстановкой объявил Миксер и под конец сжал кулаки.

– А вот это мысль! – громко сказал Муромцев по-русски и обвёл взглядом потемневшие рожи на койках. – У кого моя наваха?

* * *