Опасный след

В магазинчике Сильвии всегда было что-то новенькое. Картина, шарф, столик, изумительная бижутерия. Или мебель, как, например, вот эта скамья с высокими изогнутыми подлокотниками. Фиона провела пальцами по полированному дереву.

— Какая красивая.

— Одна из работ Саймона.

Восхищение испарилось. Фионе захотелось поколотить чертову скамью.

— Понятно. А потом он сказал, что я не его типаж. Как будто я спрашивала. А вот ты — его типаж.

— Я?

— Он даже привел тебя в пример. Разбирается в искусстве, женственная, фигуристая.

— Ты шутишь?

— Вовсе нет. Не вижу самодовольной улыбки.

Сильвия демонстративно взбила волосы.

— В такой ситуации трудно не задирать нос.

— Можешь закрутить с ним романчик, — великодушно разрешила Фиона.

— Это было бы интересно, но, думаю, я ограничусь самодовольством. Милая, я уверена, что он не хотел тебя оскорбить.

— О нет, как раз хотел.

— Знаешь, что я тебе скажу, через десять минут я закрываюсь. Мы поужинаем и сотрем его в порошок. А еще лучше, сотрем в порошок всех мужчин как класс.

— Соблазнительное предложение, но я должна возвращаться. На самом деле я заглянула, чтобы поворчать. Ох, Сил, последние два дня были очень паршивыми.

Сильвия вышла из-за прилавка и нежно обняла падчерицу.

— Поедем ко мне. Пока ты будешь нежиться в ванне, я приготовлю тебе спагетти.

— Если честно, я подумываю открыть банку готового супа и завалиться в постель. Я почти не спала прошлой ночью.

— Фи, я тревожусь. — Сильвия слегка дернула Фиону за «конский хвост». — Поживи у меня, пока не поймают этого маньяка.

— Ты же знаешь, с парнями я в безопасности. Кроме того, я маньяку неинтересна.

— Но… — Дверь распахнулась, и Сильвия умолкла.

— Привет, Сильвия. Привет, Фиона.

— Джеки, как поживаешь? — Сильвия улыбнулась хорошенькой блондинке, хозяйке местного пансиона «Ночлег и завтрак».

— Хорошо. Хотела заскочить пораньше. Я знаю, что через несколько минут ты закрываешься.

— Не волнуйся. Как Гарри?

— Сопит в постели, — одна из причин моего опоздания. Честное слово, можно подумать, у него чума, а не насморк. Он сводит меня с ума. Подай ему то, принеси это. Отрывает меня от дел своими стонами и жалобами. Я прибиралась после зимы и решила освежить обстановку, добавить что-нибудь новенькое. Не возражаешь, если я поброжу тут у тебя хоть немного, может, возникнут какие-нибудь идеи?

— Пожалуйста, не торопись.

— А я пойду, — спохватилась Фиона. — Рада была повидать тебя, Джеки.

— Я тоже. Ой, Фи, чуть не забыла: мой сын с женой только что завели щенка, девочку. Говорят, что хотят попрактиковаться перед тем, как сделать меня бабушкой. — Джеки закатила глаза.

— Как мило. И какая порода?

— Понятия не имею. Они взяли ее в приюте. — Джеки улыбнулась. — Брэд сказал, что они спасли одну жизнь, перед тем как задуматься о создании другой.

— Действительно, очень мило.

— Они назвали ее Сава, как царица Савы[6]. Брэд просил, если я вдруг увижусь с тобой, передать, что они хотят записать ее в твой класс для щенков.

— С нетерпением буду их ждать. Ну, мне пора.

— Я приеду завтра, помогу тебе провести занятия, — пообещала Сильвия. — И Орео это пойдет на пользу.

— Тогда до завтра. Пока, Джеки.

Уже выходя, Фиона услышала восторженный визг Джеки.

— Ах, Сильвия, какая изумительная скамья!

— О да! Это работа нового художника, о котором я тебе говорила. Саймона Дойла.

Фиона, ворча, направилась к своей машине.

А в это время в тюрьме штата Вашингтон Джордж Аллен Перри читал Библию. Поскольку его преступления обеспечили ему надежно охраняемую клетку до конца жизни, он считался образцовым заключенным.

Он не вступал ни в какие банды, не подавал никаких жалоб. Он выполнял работу, которую ему поручали, ел пищу, которую ему подавали. Он содержал себя в чистоте и уважительно разговаривал с охранниками. Регулярно делал физическую зарядку, не курил, не ругался, не баловался наркотиками и большую часть своих бесконечных дней посвящал чтению.

Посетители бывали у него редко. У него не было ни жены, ни детей. У него не было верных друзей ни в тюрьме, ни за ее стенами.

Отец бросил его давным-давно, а мать — причина его патологии, как решили психиатры, — его боялась.

Его сестра раз в месяц присылала ему письмо и раз в год приезжала из Эммитта, штат Айдахо, — она считала это своим христианским долгом. Сестра и подарила ему Библию.

Первый год был самым мучительным. Перри страдал, маскируя безумный страх потупленным взглядом и тихим поведением. На второй год страх сменился депрессией. А к третьему году Перри смирился с тем, что никогда уже не будет свободным.

Он никогда не сможет выбирать, что есть и когда, не сможет засыпать или просыпаться по собственному желанию. Он никогда не сможет гулять по лесу или полю, не сможет в темноте гнать машину с тайным грузом в багажнике.

Он никогда больше не почувствует могущество и умиротворение, даруемые убийством.

Однако существовали и другие виды свободы, и он их зарабатывал. Зарабатывал неутомимо, кропотливо. Он сожалел о своих преступлениях перед адвокатом, перед психиатрами.

Он рыдал и не считал эти слезы унижения напрасными.