Я заново забинтовала лодыжку. В глазах болело и жгло, будто после взрыва ослепляющего света. Этот мир совершенно не предназначался для нас. И все же Оомарк видел его иначе, нормально. Может, Бартаре его как-то подготовила?
От этого недомогания я зажмурила глаза, но совершенно не спала. Здесь – я чувствовала – бродит опасность.
– Оомарк, Бартаре давно знает Леди?
Когда он не ответил, я открыла глаза шире. Он отвернулся. Все, что я видела – ссутуленные плечи и затылок – излучало желание не отвечать. Потом он сказал хриплым шепотом:
– Я не хочу говорить о ней. Она… Она знает, когда я говорю о ней.
– Бартаре?
– Нет! Леди! Нехорошо говорить о ней – от этого она думает обо мне! – Он был явно встревожен. И как бы ни хотела я узнать больше, и как бы ни было мне это необходимо, я поняла, что не должна слишком сильно давить на него.
– Ты… ты когда-нибудь был здесь раньше, Оомарк? – Был ли и этот вопрос недопустимым, на запретной территории, или он на него ответит?
– Нет. Там дома – на Чалоксе – оттуда нельзя было добраться. Бартаре… Она только недавно выяснила, что сюда можно добраться. Она хотела сбежать – только она и я – но оттуда было слишком далеко. Так что ей пришлось ждать, пока не представился шанс.
– Это поэтому ты не хотел, чтобы она ехала?
Он кивнул.
– Она всегда говорила, что когда-нибудь поедет куда-то. Но… я не хотел ехать, потому что не хочу быть здесь! Не хочу!
– Никто из нас не хочет. – Я пыталась высказать мысль, что вернуться на безопасный Дилан – это лишь вопрос времени.
– Бартаре хочет. Она очень хотела приехать. Она не вернется обратно. Ни за что. Вот увидишь.
Беда была в том, что я, может, и не видела, но чувствовала, что он прав. И понятия не имела, что делать, если вдруг столкнусь с Бартаре. Мне надо было серьезно подумать о нашем противостоянии.
Я потерла глаза – они все еще болели. Это жжение было неисчерпаемым источником боли.
– Оомарк, расскажи мне, как это выглядит. Я хочу сказать, то, что прямо здесь.
– Ну, тут большой куст, большой как дерево, – начал он, и потом замолчал так надолго, что я даже открыла глаза. Мальчик уставился на желто-розовый треугольник справа. Я быстро отвела глаза – так сильно от его мерцающего блеска возросло жжение.
– Что это?
– Мне… мне это не нравится, Килда. Пожалуйста, давай пройдем хоть немножечко. Я не хочу больше здесь оставаться.
– Конечно.
Я встала на ноги, и мы тронулись в путь. На этот раз наше передвижение замедляла не столько моя лодыжка, или общая усталость, сколько мое зрение. Я непрерывно моргала; слезы лились у меня из глаз.
Мы дошли до открытого пространства, где таких неподвижных цветных фигур было немного, а отсутствие сверкающего цвета несколько успокоило глаза.
Оомарк остановился. Перед нами раскинулся широкий зигзаг. На его золотой поверхности заметно было мерцающее движение.
– Река, – Оомарк пристально посмотрел на мерцание. – Кажется, глубокая, Килда. И вода… вода мутная. Дна вообще не видно.
– Нам надо перейти ее?
– Бартаре где-то там. – Он махнул рукой за зигзаг.
– Может, найдем место, где она уже или мельче? – предложила я. – Пойдем вверх или вниз?
– Она скорее там. – Он махнул рукой влево.
– Ну, тогда туда и пойдем.
Однако пока мы тащились вдоль реки, ширина зигзага не менялась. Оомарк время от времени докладывал, что она все такая же неприступная. Вдруг он снова замолчал.
– Теперь мы идем не туда.
Один из поворотов был более крутым, чем обычно. Если бы мы так и шли вдоль реки, то начали бы отдаляться от Бартаре. Но не успела я обдумать эту трудность, Оомарк взглянул мне прямо в лицо:
– Я не хочу идти дальше, не хочу!
Его возбужденность была очевидна. Он мотал головой из стороны в сторону, будто его загнали в угол и он непременно должен найти выход.
– Оомарк, ты что?
– Не хочу! Не пойду! Не заставишь! Не заставишь! – Истерия пронизывала его голос. – Нет – нет!
Мальчик ринулся на меня, и я отступила на шаг или два; он застал меня врасплох, так что я не успела вытянуть руку и схватить его. Он прошмыгнул мимо и исчез, убежав в клубящуюся серость, которая проглотила его, скрыв из поля зрения.
– Оомарк! Оомарк! – Я боялась, что уже потеряла его. Что подтолкнуло его к побегу, я сказать не могла; разве что те, к кому мы шли, были действительно ужасающей целью.
Я слушала. Он не отвечал, и единственное, на что я теперь надеялась – это уловить какие-нибудь звуки в дымке. И я их услышала – и поковыляла туда, откуда они доносились, до боли напрягая лодыжку.
Потом наступила абсолютная тишина, и я позвала:
– Оомарк! Оомарк!
Я услышала хныкание, такое же, как то, что привело меня к нему в первый раз. И попыталась идти на слух. И снова пространство было наполнено ослепляющими фигурами. Вообще-то, их резкий цвет был еще неприятнее – из-за него я все время терла измученные глаза.