Легко сказать! Живого человека да по кровавой ране! Маша чувствовала, что дрожит от нервного напряжения. Интересно, кому сейчас хуже — ей или все-таки Глебу? Собравшись с духом, она почти рывком подтянула концы. Глеб ответил на ее усилия шумным вздохом. Но потом выдавил из себя:
— Молодец! Давай, подтяни еще чуть-чуть узлом — и встаем.
— Господи, и я это сделала! — поразилась Маша, завязав на повязке еще один узел.
— Ты и почище этого отжигаешь, да что-то при этом не удивляешься, — опираясь на стену, Глеб медленно и неуверенно поднялся на ноги. Постоял, собираясь с силами на первый шаг. Потом пошел, заметно шатаясь. Маша держалась рядом, на случай если придется его подхватить. Не пришлось. Добравшись до выхода, он пошел вдоль стены. Здесь, на улице, было чуть светлее, чем в сарае, и Маша, взглянув на Глеба, не удержалась:
— Батюшки, да ты не румянее, чем снеговик!
— А ты чего-то другого ждала?
— А мотоцикл вести ты точно сможешь?
— Сейчас узнаем. — Глеб оставил мотоцикл возле стены, но так удачно воспользовался росшими тут кустами, что Маша не заметила, где он стоит, пока они не подошли почти вплотную. С явным усилием Глеб выкатил его, постоял, опираясь на руль. Потом подал Маше шлем:
— Вот, надень.
— Так он же у тебя теперь всего один.
— Вот и надевай. И ноги береги — не исключено, что придется падать. Если завилихляем, соскакивай сразу, не дожидаясь, чем это закончится. И еще: если я вдруг скажу тебе бежать, ты спрыгиваешь и бежишь без всяких споров, ясно? Прячешься в первых попавшихся кустах и не подаешь признаков жизни, что бы тебе оттуда ни пришлось увидеть. Они ведь ищут меня одного, поэтому не будут тебя разыскивать, если сама не напросишься. Так что не будь дурой, за компанию способной пуститься в расход. Поняла?
— Поняла, — после его слов Маша в полной мере осознала всю серьезность их положения, но впадать в панику было не в ее правилах. — Тогда поехали отсюда быстрее. И может, шлем все-таки ты наденешь? Тебе он вообще-то нужнее. Я-то соскочу, а вот ты…
— Будем надеяться, что если упаду, то не на очень твердое. Машка, даже если бы я захотел надеть шлем, у него стекло тонированное, у меня и без того в глазах не слишком светло. Да, и вот еще. — Он сунул Маше в руки фонарь. — Будешь светить мне на дорогу вот этим. Фар я не стану включать, незачем нам засвечиваться издалека.
— А что толку ехать в полумраке, если они нас и услышать могут? Мотор-то ты все равно не приглушишь.
— Мотор они услышат в последнюю очередь, потому что у них и свой будет тарахтеть под боком. А вот фары, в отличие от фонарика, заметны издалека, и с простым пешеходом, подсвечивающим себе дорогу, их даже издали не спутаешь.
— Ладно. — Маша не стала спорить, поскольку время было дорого. Надела шлем, села у Глеба за спиной, включила фонарик. Фонарик он возил с собой скорее всего не зря, а используя в каких-то своих делах: тот светил направленно, почти не рассеивая света. Издали это пятно точно не свяжут с мотоциклом, если вообще заметят. Вот только ехать им… — Ты куда? — спросила Маша, увидев, что Глеб разворачивается не в сторону шоссе, а в противоположном направлении, в котором проселочная дорога убегала в глушь и в неизвестность.
— А ты предлагаешь, если что, выехать им прямо навстречу? — Глеб спросил это так тихо, что Маша еле расслышала. Но, расслышав, сразу же приняла его довод: если никифоровские головорезы именно сейчас надумают поехать и обследовать этот район, то, направься Глеб с Машей к шоссе, роковой встречи будет не миновать. Вот только как им выбраться к даче не по шоссе, а «задворками», она не знала. Хотела высказать свою тревогу Глебу, но вдруг мотоцикл завилял, выписывая «змейку» на дороге. Правда, быстро выровнялся, так что Маша даже еще не успела решить, как ей быть — то ли спрыгивать, как было велено, то ли попытаться удержать мотоцикл от падения. Хотя удержала бы или нет — это большой вопрос. Справившись с приступом дурноты, Глеб прибавил газу. Мотоцикл поехал ровнее и быстрее, но все равно не так быстро, как хотелось бы. Пытаясь высвечивать фонариком ровно середину дороги, Маша поняла, что вот она, еще одна причина, по которой им не следовало выезжать на шоссе: там, на оживленной магистрали, Глеб вряд ли смог бы держать нужную скорость. Да и упади они там, это вряд ли не осложнилось бы какой-нибудь пусть мелкой, но аварией. А упасть могут запросто. Ведомый нетвердой рукой мотоцикл, в зависимости от нестабильного самочувствия хозяина, то набирал скорость, то снова сбрасывал, а то опять начинал петлять. Маша каждый раз терпеливо ждала, чем все это закончится, даже не делая попытки соскочить. И уже по одному тому, что Глеб не отчитывал ее за ослушание, могла судить, как ему сейчас плохо. Собрал, наверное, все свои силы в комок, сосредоточившись лишь на одном: надо ехать. Время тянулось медленно, а скорость мотоцикла, по Машиным подсчетам, была километров сорок. Сколько они успели проехать? И куда? Спросить бы у Глеба, да нельзя его сейчас отвлекать, чтобы не тратил силы еще и на разговоры.