Опасный возраст

Выставка «Порно-69» оставила впечатление противоположного свойства. К порнографии я привыкла и перестала ее замечать, ею набиты все магазины и киоски, но первый шок проходил быстро. Как-то, возвращаясь из нашего посольства, я стояла на остановке в Хеллерупе и ждала автобуса, рассматривая ближайшую витрину. Заинтересовали авторучки – разнообразные, яркие, довольно занятные, и только когда подошел автобус, опомнилась – все время глазела на экспозицию мужской порнографии, чего совсем не заметила!

Еще во время моего первого пребывания в Дании мы с Войтеком и с Мартином отправились как-то на стриптиз, довольно дешевый и низкосортный, на лучший пожалели денег. Очаровательно! Я сидела между панами, Войтек еще время от времени похохатывал, а Мартин все номера переждал с закрытыми глазами. От толстенной негритянки он просто застонал.

– Не ушла еще? – спрашивал он умирающим голосом.

– Нет, все еще тут, – сочувствовала я.

«Порно-69» оказалось еще хуже. Не говорю даже об увеличенных снимках, представлявших нечто, что поначалу никто не мог разобрать, – то ли фрагмент уха, то ли мозоль на пятке. Все остальное выглядело нагло, грубо, без малейшего обаяния. Заинтересовалась я одним эпизодом из фильма, сексом занималась группа из трех человек – две девицы и парень. Парень работал с одной девицей, вторая сидела на корточках позади него и выглядела так, будто обдумывала – не укусить ли его за ягодицу. Я даже подождала – укусит или нет?.. Не укусила, не стоило и смотреть.

Затем я начала рассматривать публику, присутствовали преимущественно мужчины, и у всех до одного преобладало выражение обалделой гадливости. Один поляк, уходя с выставки и старательно глядя в другую сторону, сообщил, что с месяц не сможет взглянуть ни на одну женщину...

Порнографию в Скандинавии ввели и распространили из сугубо практических соображений. Резко упал естественный прирост населения, с помощью порнографии намеревались противостоять сексуальной холодности мужчин. Замысел не выдержал проверки, темперамент не возродился, а секс опротивел вконец. Дабы интенсифицировать потенцию, применили таблетки, таблетки якобы подействовали, но имели побочные свойства – продуцировали близнецов. Получив такую информацию, я внимательно понаблюдала за детьми, и – Господи помилуй! – действительно, на три коляски две с близнецами!..

В самом конце моей жизни в Дании я начала писать, уже весной, «Что сказал покойник». Это единственная книга, предварительно продуманная целиком, и все благодаря хождению пешком. Ежедневно пешком на работу и домой, а дважды в неделю ездила в Шарлоттенлунд, где до ипподрома приходилось совершать интенсивную пробежку через лес. Заняты были ноги, голова свободна, образы так и обгоняли один другой.

Разработала почти всю интригу, когда ни с того ни с сего в письме к Ане, сразу с первой страницы, без всяких объяснений и от первого лица перешла к тексту произведения. Письмо на шести густо исписанных страницах Аня получила, конверт был вскрыт и снабжен печатью «Без пошлины». Мне дело представилось так: обалдевшая цензура растерялась – как подобное квалифицировать... Под вторую страницу я уже подложила копирку, так единственный раз в жизни изготовила для издательства нечто вроде предварительного конспекта.

Пришло время возвращаться домой. В Дании прожила почти полтора года, конъюнктура явно ухудшилась, труднее приходилось с работой, а я снова соскучилась по жизни на родине. Деньги на очередную машину накопила, но с начала текущего года в Польше повысили таможенные налоги на привозные автомобили до астрономической тогда суммы – сто пятьдесят злотых за килограмм. Столько заплатить я не могла, отказалась от покупки машины и поехала поездом. Здесь-то и разыгралась умопомрачительная кутерьма...

Уезжала я вечером, билет спальный. В день отъезда к фру Харребю приехала Алиция и помогла мне паковаться. В семнадцать часов пятнадцать минут мы обнаружили – моих чемоданов не хватает и на половину вещей.

Прямо напротив окон по другую сторону улицы находился магазин с чемоданами. Нет чтобы спохватиться на полчаса раньше!.. Теперь уже ничего не поделаешь. Фру Харребю, сжалившись, отдала мне два своих старых чемодана, которые собиралась выкинуть, и разрешила тару не возвращать, а выбросить на свалку в Польше. Алиция тоже привезла два чемодана, три принадлежали мне, из них один – священный.

Что-то давненько не было отступлений, так что имею право восполнить пробел. Долгие годы я разъезжала с единственным чемоданом, тем самым, из свиной кожи, с которым во время оккупации бежала по зимней, смерзшейся комьями пахоте. Красоты чемодан лишился уже век назад и даже без содержимого своей тяжестью чуть не отрывал руки. Впервые в жизни я позволила себе купить чемодан в Копенгагене, восхитительный, черный, прекрасной формы и вообще шикарный. Этот чемодан сделался для меня символом новой жизни, финансовых успехов и всяческой цивилизации.

В Варшаве Ежи однажды попросил одолжить чемодан на какую-то молодежную вылазку. После отказа услышала разговор моих сыновей.