Опасный возраст

Спала я в ту славную пору два-три часа в сутки, мое лошадиное здоровье выдержало. И хахаль был, почему бы нет. В общем, постоянный. И опять не скажу кто. Приобретенная благодаря Петру вертикально-стоячая позиция оказалась устойчивой, и вопреки всем жизненным трудностям я сохраняла некоторую безмятежность духа и веселое настроение. Неожиданно расцвели во мне все одиннадцать лет, подмятые замужеством, теперь начинала жить сама, а не в качестве приложения к мужу. Такой процесс мне импонировал, окружающих я, как можно судить из последующего, в высшей степени развлекала. Витек Пясецкий, сперва зам Гарлинского, а после руководитель мастерской, однажды высказался весьма разумно:

– Кабы ты спала со всеми, кого тебе приписывают, не имела бы возможности даже забежать на работу. А посему разреши не поверить ни в одного вообще.

Да, Витек единственный мыслил логически. Я просто с удовольствием валяла дурака – наконец-то могла это себе позволить.

Мебель у меня дома была самая необыкновенная. Столик, за которым я просидела в качестве жертвы судьбы две недели, состоял из четырех ног и древесноволокнистой плиты, соорудила его собственными силами, правда, не собственным рукомеслом. Кресло рядом того же происхождения, только сработано малость набекрень. На стройке водопроводчики снабдили меня трубой, трубу свернули кольцом, а к ней дружественный спец приварил соответственно выгнутые арматурные стержни. Увы, в самый ответственный момент спец напился пьян и приварил их наоборот, вверх ногами. Пришлось ноги поотрывать и снова варить, и вышло нечто замысловатое – кресло превратилось в ловушку. Садишься в него, уютно расслабляешься, а после никак не можешь встать – кресло оказалось в самый раз субъектам выше двух с половиной метров ростом. Я элегантно оплела его выкрашенным оранжевой краской шнуром и добилась колористического эффекта. У столика ножки были в порядке, а вот столешница лежала на них свободно, и всякий, кто опирался на нее рукой или локтем, провоцировал катастрофу.

На стройке обзавелась я и гладильной доской, описанной в "Тайне "; обструганная цельная двухдюймовая доска пришлась весьма кстати моим сыновьям. Когда я запретила дырявить входную дверь, они оттачивали на ней свое мастерство по метанию ножа. Снизу вся доска истыкана и исколота, но служит мне и сейчас.

Возвращаясь к балансу хандры от тринадцатого сентября, я вовсе не так уж бездумно сваливаю все в одну кучу, ибо перипетии бурлили то все разом, то без передыху догоняли одна другую, а я планировала всякие будущие ужасы, с одной стороны, дабы подготовиться психически, а с другой, – в надежде, что удастся их заурочить: ведь жизнь распоряжается всегда по-своему, не так, как человек придумает. Разработала я таким манером целую серию всевозможных катаклизмов, фантазии моей не хватило лишь на поджог квартиры моим сыном.

В смысле здоровья мальчики поменялись местами: Ежи лежал дома с простудой, а Роберт поджег кухню у моей матери. Он долго щелчками отправлял в окно зажженные спички, пока семейство не спохватилось: что-то давненько в доме наступила тишина и спокойствие. В общем, истлели занавески и половина верхней части буфета. Вторая половина уцелела, стоит и посейчас. Уже у себя дома я услышала разговорчик моих деток.

– Ты свинья! – возмущался Ежи. – Тоже мне, не мог подождать, поджег сейчас, когда я тут валяюсь, так ничего и не увидел!..

– Да ты не беспокойся, – утешал братец. – Вот поправишься, я снова подожгу!

– Ну тогда ладно...

В домашней жизни мамуля дополнительно доставала меня с помощью угля. Уголь получали по наряду, кроме того, покупали краденый, потому как по наряду хватало до января, и ни на день дольше. В подвале оставалось немного крошки, и я пребывала в спокойствии: и по наряду и воровские трофеи одним махом закуплю в октябре. Мамуля начинала пилёж с августа. Изо дня в день донимала меня на разные лады и, откровенно говоря, оказала громадную услугу: из-за этого проклятущего угля вдруг выскочило дело Столярека.