Опечаленная родня

Агатон. Потому, что от имени семьи разговаривал с адвокатом я, а не ты. Итак, если хотите, слушайте: принимая во внимание родственные связи, принимая во внимание, что я глава семьи, принимая во внимание мои личные и общенародные потребности, принимая во внимание все обстоятельства и события в данный момент, я полагаю, что мне прежде всего принадлежит этот дом.

Все (общий крик). У-у!!

Агатон. Постойте: этот дом со всей мебелью, считая и будильник…

Сарка. И будильник, и поднос, и все остальное…

Агатон. Да, и все остальное, Затем…

Трифун. Как, еще?

Агатон. Конечно, еще!

Прока (Трифуну). Оставь его, пусть скажет!

Агатон. Затем, мне должны принадлежать и лавки на Теразии.

Все. Ого!

Агатон. Это еще не все.

Танасие. Ну, конечно, не все!

Прока. Затем виноградник с дачей на Топчидерском холме.

Все. Ого!

Трифун. Может быть, и акции народного банка?

Агатон. Конечно, и акции народного банка.

Прока. А мне поле на Малом Мокром Лугу?!

Сарка. А мне кухонная посуда?!

Мича. А я словно вовсе не существую?!

Агатон. Действительно, не существуешь, братец.

Трифун (Миче). Конечно, не существуешь! Неужели тебе не ясно, что здесь существует только Агатон?

Танасие. Может быть, я ближе покойному, чем Агатон!

Симка. Молчал бы ты, Танасие!

Вида. Ю-у, почему ему молчать?

Прока. Братья и сестры, разве вы не видите, что это не семейная беседа, не соглашение, а грабеж?

Сарка. Конечно, грабеж! Ему акции народного банка, а мне кухонная посуда!

Трифун. Мы не пятьдесят две тысячи триста семьдесят четыре волостных жителя, чтобы Агатон кричал нам: «Смирно!», а мы становились бы во фронт и дрожали.

Начиная с этих слов Трифуна и до окончания действия Диалог проходит очень горячо и живо. Все говорят одновременно, перебивают друг друга, повышают голоса; возбуждение нарастает, и действие заканчивается бурной ссорой.

Танасие. Здесь все одинаковы.

Прока. Не признаю соглашения, не признаю никакого главы семьи, не признаю завещания, никого и ничего не признаю!

Агатон. И тебя никто не признаёт!

Трифун. Это грабеж!

Мича. И этот грабеж направлен против меня!

Гина. Он хочет и дом, и лавку!

Сарка. Помещик!

Вида. А покойный на него и не глядел!

Симка. Он на тебя глядел, Вида.

Прока. Не согласны с таким соглашением!

Танасие. Каждый будет свое защищать!

Агатон. В таком случае я ничего вам не дам!

Все (гневно). Кто не даст? Кто ты такой?

Агатон (хватает стул). Не подходите!

Прока. Он собирается драться! (Тоже хватает стул.)

Трифун. Не сдадимся!

Все хватаются за стулья и другие предметы, принимают угрожающие позы, женщины кричат. Мича влезает на стол, размахивая руками, призывает всех к порядку. Родственники пускают в ход стулья.

Занавес

Действие третье

Та же комната.

Явление первое

Родственники, без Агатона и Сарки.

Общая растерянность и подавленность. Все сидят порознь, каждый сам по себе, спиной друг к другу. Прока с выражением отчаяния на лице нервно шагает, заложив руки за спину; Гина повязала лоб платком и вздыхает; Симка положила голову на руки; Вида повернулась ко всем спиной и разговаривает сама с собой, словно поучая кого-то. Мича уселся в кресле, обхватил руками колени и тупо глядит в потолок; Трифун сел верхом на стул и положил голову на спинку стула. Танасие, также с выражением отчаяния на лице, что-то пишет и зачеркивает на куске бумаги.

Прока (после некоторой паузы). Братцы, братцы мои, кто бы мог ожидать что-нибудь подобное!

Симка. Так обойти всю родню!

Танасие. Обойти? Нет, не обойти, а подло обмануть. Это просто подвох со стороны покойного.

Вида. Еще когда мы стояли перед дверью опекунского судьи, у меня левый глаз задергался, а это всегда предвещает недоброе. Когда же судья стал ломать печати на завещании, меня что-то так и кольнуло: «Ию, – сказала я себе, – это не к добру».

Гина. Уж лучше помолчи!

Mича. Все вы так, а там у судьи, молчали!

Трифун. Что же нам оставалось делать?

Mича. Вы могли протестовать, как протестовал я.

Танасие. Что ты?

Мича. Я сказал открыто: «Не признаю завещания».

Танасие. Ну, и что же?