Опечаленная родня

Прока. Пойдем, Гина. Не хочу, чтобы какая-то незаконная женщина выгнала меня из дома.

Гина. Пойдем, соберем вещи! (Идет вслед за Прокой.) Теперь, когда у тебя умрет кто-нибудь из родственников, ты сначала хорошенько разузнай, что он тебе оставил, и уже тогда заставляй меня плакать, а не так, как в этот раз, когда я плакала даром. (Уходит за Прокой в комнату).

Трифун. У меня вещей не бог весть сколько. Пойти собрать, что ли? (Поднимается по лестнице.) Свой долг покойному я отдал честно, и теперь, когда он увидит меня на панихиде, пусть он поставит мне свечку, а не я ему. (Уходит.)

Вида (Танасию). Пойдем и мы, что ли?

Танасие. Пойдем и мы, только я что-то надумал.

Агатон. Что?

Танасие. Скажи, Агатон, есть ли доказательства, что она его внебрачный ребенок?

Агатон. Знаешь, Танасие, в таких делах доказательства – сам ребенок. Внебрачный ребенок – сам по себе корпус деликти, так сказать, вещественное доказательство.

Танасие. Корпус деликти?

Агатон. Да!

Танасие. И меня такой корпус деликти может выгнать из дома?

Агатон. Может.

Танасие (оборачивается к портрету). Тьфу, Мата, да будет тебе стыдно!

Вида. Уйдем, чтобы не видеть своими глазами таких чудес.

Танасие. Пойдем, конечно. (Уходит в свою комнату.)

Сарка. А я чего здесь жду? Не сидеть же мне и смотреть на портрет покойного.

Агатон. Верно, Сарка, всем надо уйти отсюда.

Сарка. Пойду, соберу свои тряпки. (Уходит в свою комнату.)

Агатон. А ты, молодой человек, что здесь подсчитываешь?

Mича (сидевший поодаль от других, вычислял что-то на бумажке). Я хочу вас спросить кое о чем, кум Агатон. Мне кажется, мы с покойным вовсе не такие уж близкие родственники.

Агатон. Конечно, не близкие!

Mича (показывая бумажку). Я тут прикинул, выходит, что мы родственники в седьмом колене.

Агатон. Как говорит Сарка, десятая вода…

Mича. Следовательно, я могу жениться на этой девушке.

Симка. Ию-у, на внебрачной?

Mича. Когда она выйдет замуж, то станет брачной.

Агатон. Мы только что вынесли резолюцию, что будем плевать на нее…

Mича. Что ж, вы, женатые, можете остаться при этой резолюции, а я… скажу вам по правде, придумал кое-что: с какой стати такое богатство попадет в руки чужому человеку? Разве не будет лучше, если оно останется в роду?

Агатон. Конечно, было бы лучше и очень выгодно, если бы оно перешло в твои руки.

Mича. И потом, сказать по совести, я должен жениться, иначе на что же я буду жить?

Агатон. Верно говоришь! Ты сам так проектируешь или уже договорился с девушкой?

Mича. Нет, не договорился. Мне все кажется, что она как будто косится на меня.

Агатон. И ты косись на нее!

Mича. Если бы я был наследником, то смотрел бы на нее косо, а сейчас…

Симка. А ты уже ухаживал за ней?

Мича. Ухаживал, но не подозревал, что она может оказаться наследницей; если бы я подумал об этом, то вел бы себя иначе; думаю, что сейчас мне не удастся…

Агатон. Делай, что знаешь и умеешь, меня не спрашивай, нам нет дела до этой девушки.

Мича. А я собирался просить вас помочь мне немного.

Агатон. Меня? Как же я могу помочь тебе?

Мича. Если бы вы захотели, вы могли бы уговорить девушку.

Симка. Что ты, как это Агатон будет уговаривать девушку! Кто тебе сказал, кум Мича, что Агатон способен уговорить девушку?

Агатон. Перво-наперво, дорогой мой юноша, я эту девушку презираю, потому что мы вынесли такую резолюцию; я не желаю встречаться с ней, не только разговаривать. А во-вторых, братец, разве я умею уговаривать девушек? Кто тебе сказал, что я умею уговаривать девушек?

Мича. Я не думаю ничего плохого, но ведь вы были начальником волости и, как говорится, во всякой ситуации можете легко найтись и умеете уговаривать людей.

Агатон. Одно дело, братец, уговорить кого-либо из оппозиции перейти в правительственную партию. Это я действительно умею. Здесь же нечто иное. Закроет человек лавку вовремя, а ты наказываешь его за то, что он держал ее открытой. Пригласишь его на допрос, напишешь повестку и не отправишь; он, разумеется, не приходит, а ты его наказываешь за неявку на вызов; скажет он в кофейне: «О, господи, боже!», а ты его наказываешь за открытое богохульство; скажет: «Трудные времена, ей-богу, не могу свести концы с концами», а ты наказываешь его за распространение возбуждающих слухов; плюнет он перед дверью своей мастерской, а ты наказываешь его за нарушение чистоты в общественном месте. И так из дня в день, пока ему не надоест и он не закричит: «Пощадите!» Тогда ты даешь ему лоскуток бумаги, и он прекрасным образом напишет: «До сегодняшнего дня я принадлежал к такой-то партии, а с сегодняшнего…» – и человек спокойно вздохнет. Таким образом я их и уговаривал, а с этой девушкой так не получится. Не могу же я наказать ее за то, что она плюнула, или за то, что слишком поздно держала лавку открытой!