Опекун

И я выдавал еще немножко, потом еще немножко, а потом все.

— Все, солнышко, спим, нам завтра на башню.

Ее вздох, мой поцелуй, и свет выключен.

Утром меня разбудил звон разбившейся на кухне посуды. Я посмотрел на часы. Безумное время, семь тридцать.

— Чего ей не спится, — пробормотал я, вставая и надевая халат.

На кухне стояла Маша с совершенно белым лицом и трясущимися губами. На полу валялись осколки разбитой кружки.

— Что случилось? — зевая спросонья, спросил я.

— Я кружку разбила, — прошептала девочка.

— Черт с ней, — равнодушно заметил я. — А что тебя в такую рань подняло?

— Я хотела приготовить тебе завтрак и разбила кружку.

Слеза медленно ползла по щеке девочки.

— Твою любимую, с драконами. Ты вчера говорил.

«Странно, — удивленно подумал я, — вчера сбегала, сегодня завтрак готовит. Или у детей это норма? Столь быстрый переход от ненависти к любви. Чуть пригрел ребенка, рассказал анекдот, сделал подарок — и готово? Доверие и любовь уже завоеваны?»

Я пожал плечами и шагнул ближе. Маша зажмурилась.

Я кашлянул. Девочка открыла глаза.

— У меня есть еще любимая, вот эта, с собачкой, — сказал я, снимая с полки кружку. Поднял ее повыше и отпустил. Осколки разлетелись по всей кухне. Маша, не понимая, смотрела на меня.

— Знаешь, я думаю, что без блюдец кружкам будет скучно, — я достал пару блюдец и одно протянул девочке. — Давай кидай, — улыбнулся я.

— Что кидать?

— Блюдце. К кружкам до кучи, чтоб не скучали, — и я шмякнул свое об пол. Брызнули осколки. — Давай, давай, смелее. Чего ты боишься? Посуду никогда не била? Давай. Привыкай.

Я взял блюдце из ее руки и бросил на пол. Девочка вздрогнула.

— А тарелки? — я взял тарелку и протянул Маше. — Тарелку сама, я посмотрю.

Маша выпустила тарелку из рук. Ударившись о керамогранитную плитку, тарелка раскололась на две половинки.

— Ну, кто же так посуду бьет, — протягивая девочке следующую, возмутился я. — Поднимаешь повыше и с силой об пол. Давай, я посмотрю.

Маша робко улыбнулась.

— Давай, тренируйся. А то с таким навыком замуж выходить нельзя. Тебя же проверять будут, как ты посуду умеешь бить.

Девочка высоко подняла тарелку, зажмурилась и со всей силы грохнула об пол. Звон разбившейся тарелки слился с трелью дверного звонка.

— Молодец! — сказал я и пошел открывать, недоумевая, кого это черт принес в такую рань.

В дверях стоял сосед снизу в майке, с сигаретой и мусорным ведром в руке. Я поморщился, сосед торопливо затушил сигарету о ведро и бросил окурок внутрь.

— Привет, Борь, — поздоровался я. — Ты чего с утра пораньше?

— Привет, — ответил он. — Да вот, пошел мусор выносить и слышу, у тебя посуду колотят. Чего, жена вернулась?

— Нет, племянница.

— Ну, да? Крутая девушка, познакомь.

— Заходи, — посторонился я.

Борис оставил пустое ведро за порогом и прошел на кухню.

— Ути, господи! — воскликнул он, увидев Машу, стоящую среди осколков. — Это все твоя работа? — обвел он глазами кухню.

Маша смущенно пожала плечами.

— Правильно, — кивнул Борис. — С ним так и надо. А то у него бабы не держатся. Ты его вот так держи, — и Борька сжал кулак, показывая, как надо меня держать.

— Ну, привет, — выходя с кухни, ткнул он меня в плечо. — Не буду мешать вам развлекаться.

— Молодец, — сказал я Маше. — Видишь, Борьке понравилось, как ты посуду бьешь.

— А кто это? — спросила девочка.

— Наш сосед снизу. Ну, давай, теперь подметать.

Когда осколки были убраны, а пол на кухне и в коридоре даже пропылесосен, я спросил:

— А что ты хотела приготовить на завтрак?

— Яйца, — ответила Маша. — У тебя яйца есть?

Я прикусил язык, чтобы не пошутить.

— Должны быть. Посмотри в холодильнике, — предложил я.

Девочка открыла холодильник. Отсек для яиц помещался на самом верху дверцы.

— Высоко, мне не достать.

— Встань на стул.

Маша пододвинула стул к холодильнику.

— Омлет умеешь готовить? — спросил я.

Взобравшись на стул, она кивнула.

— Бери тогда четыре.

Маша двумя руками ухватила четыре яйца. Последнее, пятое, почему-то начало падать. Девочка качнулась, пытаясь его поймать. Я кинулся ловить Машу. Я сумел, она нет.

— Ну, — спросил я, держа испуганно глядящую на меня девочку, — бьем остальные?

— Нет, — неуверенно улыбнулась она, — есть будет нечего.

— Правильно, — я снял Машу со стула. — Готовим яичницу, омлет не получится. Молока нет. Сковородка в плите. Масло вот, — я достал из холодильника масленку. — Сейчас уберу разбитое яйцо и умоюсь, ты готовь пока.

Пока я чистил зубы и брился, Маша гремела на кухне посудой.

— Кофе варить умеешь? — спросил я, выйдя из ванной.

— Нет, мама не пила кофе, — ответила девочка, раскладывая чуть подгоревшую яичницу по тарелкам.

— Я сварю. Будешь кофе? Или лучше чай?

— Лучше чай. Я где у тебя хлеб? Я не нашла.

— В холодильнике. Я редко дома ем, чтобы не сох быстро. Чай какой, черный, зеленый?

— Обычный чай.

— Из пакетика пойдет?

— Пойдет.

Я сунул два куска хлеба в тостер, пакетик «Липтона» залил кипятком и сел за стол.

— А кофе? — спросила Маша.

— Потом сварю. А то яичница твоя остынет.

Позавтракав, мы отправились в Останкино.

Погода была отличная, прогноз не обманул, и на галерее, на стеклянных плитках пола мы оба визжали и боялись.