Оперативное вторжение

Через застекленную дверь Лилипут увидел Утенка. Тот махнул на всякий случай рукой и что-то сказал. Лопатин покачал головой: не слышу. И поднял большой палец. Утенок ответил тем же жестом и скрылся из виду.

— Готово, — Виталий появился перед командиром с докладом. — Они у лестницы и ничего не слышат.

— Встань за моей спиной, — кивнул бойцу Чила, — чтобы это чмо тебя видел.

Он рывком приподнял боевика и придал пока еще бесчувственному телу сидячее положение. Коротко замахнувшись, влепил ему хлесткую пощечину. И еще одну — тыльной стороной ладони. Боевик глянул на спецназовца мутным взглядом и открыл рот. Но снова сомкнул губы, тяжело сглотнув.

— Ну че, вояка? — приступил к горячей обработке Чила. — Захлопнул пасть — убрал рабочее место? Только языком можете, падлы! Ну, на кого ты выучился в полевых лагерях, на диверсанта, что ли? А кто на кого набрел — этому тебя не учили, гондон?

— Я...

Ильин несильно двинул его в челюсть.

— Че ты, еб-т-ать, якаешь? Все, бля, грузиться бесполезно, кончать тебя будем. Утенок, сколько у нас времени?

В этот раз Виталий Царенко понял командира по-своему:

— До хрена!

— Минута, короче, — подкорректировал бойца Ильин. Он резко толкнул боевика и оседлал его. — Все, Гриня: ку-ку. Утенок, принеси-ка водяры. Продемонстрируем этому гондону чеченскую национальную казнь. Не, брат, пасть не разевай, пить ты будешь жопой. Когда напьешься, закусишь стеклом.

Ильин проводил бойца взглядом и перевел его на боевика.

Чеченец истекал кровью. Пуля пробила ему грудину, и он дышал тяжело и прерывисто. На губах проступила кровавая пена. Ранение не смертельное, только кто ему поможет?

— А что дальше? — спросил Жулебин.

— Отнесем его назад, — ответил Николай.

32

Чила не мог процитировать Фазиля Искандера, который сказал, что сломать можно любого человека. А если не получилось, значит, ломали не в полную силу. Ильин не только понимал это, а знал наверняка. И умел ломать людей — жизнь, «о которой он ничего не знал», научила.

Информация, которую он получил от боевика, была на вес золота — иначе не скажешь. Николай ни разу не был на этом вокзале, но заставил себя представить первый зал ожидания. На выходе из торгово-сервисного этажа он находится справа. Ряды скамей для пассажиров расположены параллельно киоскам, вклинившимся между четырьмя лифтами, и залу игровых автоматов все с теми же застекленными стенами-перегородками.

«Одиннадцать рядов...»

«Ты их считал, что ли?»

Конечно, раненый «язык» считал их, знал каждый уголок вокзала. Боевики занимали места и позиции согласно четко разработанному плану.

Кемаль не запрещал заложникам пользоваться сотовыми телефонами. Наоборот, он требовал, чтобы заложники звонили родственникам, знакомым и призывали прийти на центральную площадь города на митинг — это тоже стало практикой. Кто-то, вероятно, сообщил приблизительное число террористов и места расположения взрывных устройств, и информация, наверное, дошла до руководства штаба по освобождению заложников. Это, конечно, ценные сведения. Но то, что среди заложников находятся смертницы, маскирующиеся под захваченных пассажиров, в штабе не догадывались. Может, недоумевали по поводу ухода чеченских террористов от еще одной традиции: это «пиковые дамы», своим облачением олицетворяющие смерть, одним лишь обликом наводящие смертельный ужас. Сейчас же они скрыли черные хламиды под модными куртками и дубленками, но разящей косы из рук не выпустили. Разящая коса с укороченной рукояткой. «РКСУ». Хорошее оружие. И название тоже.

Чила не стал недооценивать руководство штаба и сделал поправку: там знают о «камуфлированных» смертницах, но не ведают, где, в каком именно месте они находятся. Для снайперов и штурмовиков из «Альфы» это крайне ценная информация. Где именно находятся мощные взрывные устройства — важно для всех.

«Их шесть, а было семь. Таиса взорвала себя вместе с группой заложников на выходе с площади».

Значит, в штабе уже не догадываются, а знают наверняка.

Два зала ожидания. По одиннадцать рядов сидений в каждом. Шесть шахидок. Каждая заняла место на второй, считая от центрального входа, лавке. Смертниц разделяет ровно два ряда сидений. Ты садишься лицом к лифтам на вторую лавку третьего ряда, ты — шестого, ты — девятого. Два — три, два — шесть, два — девять. По такой простой схеме ничего не перепутаешь. Бери самую темную дуру из самого глухого аула и не ошибешься.

«Таиса Муслимова...»

«Ты знаешь каждую по имени?»

Знает, сука! Чтобы еще долго хранить их в памяти.

«Она... ее уже нет... Ева Акуева...»

«Сколько ей лет?»

«Точно не знаю. Двадцать или двадцать пять».

«Пиши, пиши!»

Жулебин выковырнул из стены — в том месте, где по идее должен быть наличник на вновь установленной двери — обломок красного кирпича и записывал имена и места расположения террористок, собственно, на самой железной двери. Запоминать — мозги сломаешь, воспроизводить — язык в кровь собьешь.

Ева Акуева: 20 — 25 лет.

Элла-Екатерина Хаджиева: 20 лет.

Марема Гериханова: 19 лет.

Ракият Аушева: 18 лет.