Оперативный простор (СИ)

Движимый наитием я подхватил деревяшку, которая сделала из обезьяны человека и едва не привела меня к инвалидности. Формой она слегка напоминала чуть изогнутый бумеранг австралийских аборигенов.

Что если…

Палка — не пуля, но если постараться, можно закинуть её достаточно далеко.

Я постарался. Запущенная ветка ракетой пролетела метров двадцать с гаком и угодила туда, куда я прицелился, подрезав Птахина на бегу. Номер, который у деревяшки не прошёл со мной, с убийцей сработал на все сто процентов.

Беглец совершил почти цирковой кульбит, а затем растянулся на дорожке.

— Уголовный розыск! — заорал я, ускоряясь.

Всё-таки Птахин был военным человеком, чему-то его точно учили. Даже упав, он не растерялся. Секунда, и он перевернулся на спину, потом присел и, наведя на меня револьвер, выстрелил.

Теперь уже мне пришлось заниматься цирковой акробатикой. Кувырок вперёд, пуля пролетает у меня над башкой, но это временная передышка — сейчас ствол убийцы выплюнет следующую порцию свинца.

У меня не остаётся выбора, кроме, как стрелять на опережение — страшно подумать, что если пуля Птахина зацепила или зацепит «мирняк»: а там и женщины, и дети…

Гавкает «Смит-Вессон», отправляя концентрацию смерти в блестящей оболочке. Я вижу, как расцветает красная «розочка» на гимнастёрке Птахина, как его красивое холёное лицо наполняется удивлением.

Он выпускает револьвер, в его глазах застыло странное выражение человека, стоящего на пороге в Вечность.

Я встаю. Меня всего колотит. В голове почему-то вертится фраза «как-то так, как-то так».

Подхожу к Птахину.

Тот вскидывает подбородок, смотрит на меня с укоризной.

— Ты… Ты меня убил! — Он захлёбывается кровью, на его губах красная пена — чем-то Птахин походит на всхрапывающую загнанную лошадь.

Но мне его не жалко.

— У тебя ещё есть немного времени, перед тем, как ты встретишься с Богом! — говорю я. — Ты в него веришь?

Он недоумённо кивает.

— Считай, что я — твой духовник, который готов принять исповедь. Можешь перед смертью сказать мне правду?

— Спрашивай, — говорит слабеющим голосом он.

— Александр Быстров… Он из ваших?

— Наших — в смысле заговорщиков? Нет. Мы предлагали ему, пригласили на нашу встречу, он был на ней, но когда услышал, чего мы хотим — отказался, — хрипит Птахин.

— Скажи, а ваша встреча… — начинаю я, но умирающий перебивает:

— Да, она была в день смерти Хвылина. У Быстрова стопроцентное алиби, как принято говорить. Вот только он дал честное слово не рассказывать о нашей сходке. И, слово своё сдержал даже в тюрьме.

— Хвылина убил кто-то из ваших?

— Кому он сдался — этот бабник. Не там копаешь, сыщик… А теперь — прощай! И пусть будут прокляты ваши Советы во веки веков… — Птахин выгнулся дугой, словно по нему пропустили электрический заряд, а потом вдруг осел.

Я потрогал жилку на шее. Она не пульсировала.

Даже будь у меня шапка, я бы не стал её снимать. У меня не было ни малейшего уважения к этому человеку. На нём жизнь, как минимум Тараса, да и за состояние товарища Маркуса уверенности не было.

А ещё я был рад смерти Птахина — окажись он сейчас раненым в руках чекистов — наверняка раскололся бы и дал показания, и таким образом стал бы ниточкой, что привела бы к Александру.

И вот, она — пресловутая политическая статья.

Да, Катин муж не захотел стать заговорщиком — это, конечно, плюс ему со стороны властей, но он не стал сообщать о заговоре — и тут жирный минус разом перечёркивает его заслуги.

Посмертное признание Птахина помогло мне укрепиться в мысли, что Александр невиновен. Более того, убийство Хвылина никак не связано с контрреволюцией, тут что-то иное, более прозаичное.

Пресловутая бытовуха, та же самая ревность — которую приплели как мотив обвинения для Александра. Короче, ищите женщину и не ошибётесь.

Что ещё? Да самое важное: получается, что свидетельница — эта самая Зина Ангина — лжёт.

То ли мстит Катиному мужу, то ли кого-то покрывает. А может и то, и другое в одном флаконе.

Крутить тебя нужно, дамочка. Вертеть со всех сторон, просвечивать как рентгеном. Тогда, глядишь, отыщется и настоящий убийца.

Вот только пальба, смерть Тараса и Птахина, ранение Маркуса… Все эти события, спрессованные в один короткий миг, не позволят мне вплотную заняться долбанной Ангиной в ближайшие час или два.

Как раз наоборот — это мной сейчас будет заниматься ГПУ, станут выворачивать наизнанку, потрошить, ну а потом — при самом благополучном раскладе — отпустят и принесут извинения. Или не принесут, ну да лишь бы до выяснения всех деталей не законопатили.

Можно, конечно, удрать, пока не закрутился маховик расследования, но тогда контора точно не поймёт меня правильно. А это уж, извините, чревато…

В общем, ждёт меня утомительная и полная веселья поездка на Гороховую 2.

— Товарищ, с вами всё в порядке? — участливо спросил подбежавший красноармеец.

— Да. Я сотрудник угрозыска, — поспешил представиться я. — Преследовал человека, устроившего перестрелку неподалёку отсюда.

— Можете показать документики? — вынырнул откуда-то милиционер.