Оперативный псевдоним «Ландыш»

— Все гениальное — просто, — подтвердил Михаил Аркадьевич. — Что тебя смущает? И почему до сих пор молчала?

— Полковник Афанасьев отбил охоту говорить. Если честно. И еще. Я ведь пропала. Нужны какие-то объяснения.

— Полковники из этих органов умеют многое, — задумчиво сказал Караблин. — А вот то, что ты пропала, действительно требует разъяснений. Я подумаю. Но план хороший. Даже очень. Плохо, что опять девушка туда поедет. Мужчина точно не подойдет. Молодец, Оля! Генерал обрадуется.

В одно из воскресений, когда Лена с классом отправилась собирать макулатуру, Елена Степановна зашла к Оле в гости.

— Мы с Михаилом Аркадьевичем думаем, что тебе надо восстановить свои материнские права. Я имею в виду метрику Леночки.

Оля задумалась. Нельзя сказать, что эта мысль не приходила ей в голову, но… были «но» в этом вопросе.

— Ты человек деликатный, мы это очень ценим. Но интересы Леночки — превыше всего. Есть несколько вариантов. Ты подумай. Мы посоветуемся все вместе. И решим. Хорошо?

Оле было над чем подумать.

«Давать Леночке чужую фамилию… Я ничего не знаю о своих родителях. Это неправильно».

Через несколько дней сомнений Оля решилась.

— Михаил Аркадьевич, вы мое личное дело видели? — спросила она у Караблина, оставшись с ним наедине.

— Видел. Когда в него укладывали мою записку о тебе. А что?

— Я не хочу никого подвести…

— А можешь? — усмехнулся Караблин.

— Увы. Понимаете, в моем деле записано, что я дочь командира Красной армии, воспитывалась у дяди. Так вот он был мне таким же дядей, как и вы.

— Интересно. А отец?

— Родителей почти не помню. Куда они исчезли, мне не сказали, или не могли.

— Репрессированы? — внешне очень спокойно отреагировал Караблин.

— Нет. Точно, нет. Что-то другое. Я хотела сама запросить свое дело, но потом поняла, что можно проще узнать. Помните, к нам в Берлин приезжала гостья из Москвы? Она сказала, что семья Отто эвакуирована, а мой дядя погиб. Но что он передал информацию обо мне.

— Оля, прости, это невозможно.

— Эльза работала вместе с Кентавром, Олегом Михайловичем. Мне от него уже передавали привет. Он меня курировал в Москве.

— И послал понюхать воздух Европы. Помню.

— Это был Дербент. Олег Михайлович был до него. Может быть, он вспомнит, что было в письме дяди? Потому что… Я хочу, чтоб это не навредило вам и Леночке, и…

— Я уже понял. Давай так. Я узнаю про Олега Михайловича. И попробую у него спросить. Но, по существующему правилу, он обязан будет доложить о нашем разговоре командованию.

— Тогда, может, я сама?

— Тебе он может и не рассказать. Дай мне время.

Оля с облегчением вздохнула. Она могла многое рассказать Караблину, но все детали, указывающие на то, что ее родители были где-то рядом с ней, могли перечеркнуть его желание ей помочь.

«Господи! Я хочу узнать хотя бы свою фамилию. Но, пожалуйста, пусть я навсегда останусь без рода и племени, только бы не навредить Леночке».

Михаил Аркадьевич молчал, и Оля успокоилась.

«Значит, — думала она. — Не счел нужным. Ему виднее».

А еще через две недели, когда Оля шла утром в институт, ее догнал Караблин.

— Занятия твои подождут, — сообщил он. — Прогуляемся?

Они пошли по бульвару.

— Мы куда идем? — рискнула спросить Оля шагов через двадцать.

— В Управление. Никогда не думал, что ты до такой степени скрытная, осторожная. Мне казалось, я тебя хорошо знаю.

Оля от неожиданности даже остановилась.

— Вы о чем?

— Что ты помнишь о своем детстве, Оля? Как тебя звали дома?

— Ляля. Родители так звали. Потом я стала Олей.

— Ты дочку в честь матери назвала?

— Да. А как звали отца, я не помню. Бабушка говорила: «Сынок».

— С кем ты жила, когда родители уехали?

— С бабушкой и гувернанткой. Я с рождения говорила на немецком и французском. Меня только Эльза сразу разоблачила, но не выдала. — Оля начала рассказывать и поняла, что не может остановиться. — Жили в поселке. Бабушке и гувернантке поменяли имена. Фрау Матильда изображала глухонемую. Бабушка шила. Денег не хватало. Иногда приезжал «дядя Николай». Всегда повторял одно и тоже: «Если бы что узнал, сразу бы рассказал». Потом умерла Матильда. А потом заболела бабушка… Я себя выдала на немецком в институте. Случайно. Преподавательница начала издеваться, я рот и открыла. Дальше вы все сами знаете.

— Не все, — настаивал Михаил Аркадьевич.

— Вы правы. Бабушка назвала мне номер ячейки в банке. Она думала, что родители оставят мне записку. Ни строчки. Я несколько раз брала там деньги. Думала — заметят. В конце войны хотела оставить записку или письмо…

— Почему не оставила?

— Не успела. Вы что-то узнали, Михаил Аркадьевич?

— В отделе кадров Управления тебе покажут твои документы. А я тебя вот здесь на скамейке подожду. Пропуск я тебе заказал.

Михаил Аркадьевич курил редко. Но сегодня он нарушил свое правило. Сегодня был особый день.

К просьбе Ольги он отнесся с пониманием, сразу решив, что если «откопает» что-то плохое, то Леночку оставит на своей фамилии. Ольгу пришлось бы аккуратно забрать из Управления. Работу бы он ей нашел.

На Олега Михайловича ему выйти не удалось. Затребовать у начальства личное дело было бы ошибкой. Помог случай.