Оперативный рейд

Разведывательно-диверсионная группа особого назначения. Семь человек. Почти все — опера с Петровки. Кроме приданного разведчика. Который вошел в группу, как патрон в обойму. Едва дожевав, он запахнул маскхалат и отправился «чего-то где-нибудь посмотреть».

Сосновский, развернув на столике карту, надолго «завис» над ней, изучал тщательно, запоминал накрепко, хорошо понимая, как много будет зависеть от четкого знания своего времени и места, своих действий в той круговерти, которая им предстоит.

С особым вниманием изучал подходы к Михалеву. Где в бывшем здании милиции содержался сейчас неведомый Тишкин.

Неведомый, конечно, но не чужой. Как ни странно, но Сосновский испытывал к нему чувство профессиональной солидарности, даже симпатии. Как к попавшему в беду боевому товарищу, выручить которого он, Сосновский, обязан не только как офицер, но и как коллега.

Ведь угрозыск постоянно пользовался услугами фельдсвязи. Во многие концы страны рассылались из МУРа спецсообщения, содержащие самые различные документы. То это был изъятый у подозреваемого паспорт с просьбой незамедлительно установить его подлинность и личность задержанного. То это были фотографии из розыскного дела, то дактилокарты, акты баллистической экспертизы из отстрелянных пистолетов. Да мало ли что еще…

Сосновский свернул карту и, приказав группе отдыхать, отправился в штаб полка.

Смеркалось. Застыло все. Ясно светил в небе месяц. Чуть порошил снежок.

Прошлое — позади, будущее — впереди. Где-то там оно, на Западе. Еще багровом от недавно упавшего солнца.

ШТАБ ПОЛКА

— Как у тебя с немецким, капитан?

— На уровне… — Сосновский поскреб пальцами два дня не бритую щетину. — На уровне «хэнде хох!» и «Гитлер — капут!»

— Не густо. — Майор-особист глянул на него и погладил ладонью чисто выбритые щеки. — А у твоих ребят?

— Еще лучше, — усмехнулся Сосновский. — «Доннер веттер… твою муттер!»

— Понятно. Вам переводчик нужен.

— Не просто переводчик, майор. Нам нужен настоящий немецкий офицер. Форма, документы, знание обстановки.

— Поищем. У нас много чего найдется. И переводчики, и разведчики.

— Разведчик у нас есть, комполка выделил.

— Это само собой. Еще чаю? Это само собой. Но тебе нужен не только тот разведчик, что ползает. А тот, кто в полный рост ходит. Так я понял?

Сосновский молча кивнул.

— Ладно, капитан, шагай. Комполка ждет. Шагай налево по тропке, не ошибешься, его блиндаж аккурат под сосной.

Блиндаж был добротный. В углу — даже настоящая печь. Комполка заметил его взгляд, усмехнувшись, пояснил:

— Мои умельцы сочинили, саперы. Кирпича-то — хоть завались. — Это он с горечью сказал. — Как отстраиваться-то будем?

— Отстроимся. Надо прежде немца прогнать.

— Прогоним. Не вековать ему на нашей земле. Садись. Чай будешь?

Сосновский улыбнулся.

— Спасибо, товарищ подполковник. По третьему разу не смогу.

— Понятно. Как устроились?

— Нормально. Люди отдыхают.

— Это хорошо. Отдыхать всегда лучше, чем работать. Тогда вот смотри, — он развернул на чистом столе карту, — вживайся. Вот здесь, — комполка повел торцом карандаша по истертой, испещренной значками и знаками трехверстке, — вот здесь — линия обороны моего полка. Сосед слева — 176-й мотострелковый полк, справа…

— Извините, товарищ подполковник, — перебил его Сосновский, — может, лучше на местности посмотрим?

— Что, карту плохо читаешь? Ладно, пойдем. Только вот что, капитан. Перебивать старших по званию у нас не положено.

— Виноват, учту. Я ведь не строевой офицер.

— Однако и я — не кадровый. Строитель я. Потому и душа болит. За каждый битый врагом кирпич. — Он сунул карту в планшет, перекинул его на плечо, надел ушанку. — Ребята, подъем!

В углу, занавешенном плащ-палаткой, шорох, зевок — возникли два бравых автоматчика.

— Пал-Петров, — фамильярно посоветовал один из них, — каску бы надели.

— Ничего, сейчас тихо. Пошли.

Небо совсем засинело. Будто замерзло к ночи. На Западе мерцали сполохами разноцветные ракеты. Но стрельбы не было.

— Затаился фриц, ждет, — проворчал комполка, поправляя ушанку. — Чует что-то стервец.

О готовящемся наступлении никто не знал. Но знали все. Фронт — как большая коммунальная квартира. Всем известно, у кого в какой кастрюльке что закипает. Обстановка строжайшей секретности. Скрытное перемещение частей. Смена соседа по обороне. Чуть слышный гул техники в тылу, на рокадах. Частые самолеты воздушной разведки. Пополнение частей, усиленное питание. И боепитание тоже. Солдат все видит, все слышит, а значит, и все знает.

Вышли к линии обороны, спустились в траншею. Один автоматчик шел впереди, отвечая на оклики часовых и наблюдателей, второй мягко топал валенками сзади, ворчал пожилым, прокуренным баском:

— Шлём не носит, а сам приказ издал: кого без шлёма увижу — табачного довольствия лишу. А то и фронтовых соточек. Людей берегёт, а сам не берегётся.

Тишина нарастала. Напряглась перетянутой струной — вот-вот лопнет со звоном и взорвется огнем и грохотом. Воздух был свеж — не утомлен гарью. Только местами потягивало запашком тяжкого окопного быта.