Оператор моего настроения (СИ)

Выдох, взорвавшийся внутри меня. Разметавший искры подпалившие порох внутри меня. Я замычала, не в силах выорать весь свой экстаз, а он шарахнул раз, прошивая ослепляющей молнией, и следом второй, когда в нёбо ударила вязкая струя спермы. Жадно проглотив ее, я, покачиваясь, подняла затуманенный, невидящий взгляд она Макса, оттерла тыльной стороной ладони слюну и упала на спину, улыбаясь безумному коктейлю эмоций в его глазах. Так похожему на то, что творилось внутри меня.

— Кажется, мы с тобой оба больные, — прошептала я, продышавшись. Перебралась в плен подрагивающих рук и рассмеялась, мотая головой, на хрипящее:

— Дай мне пять сек, Еля. Я помню наш уговор.

— Глупый. Ты и тут умудрился кончить вторым.

— Да? — удивлённо спросил Макс, и я кивнула:

— Что-то с чем-то. Мне понравилось, а тебе?

— А ты как думаешь? — хмыкнул он и вытянул ладонь, показывая как дёргаются кончики его пальцев.

— М-м-м! — хихикнула я, целуя улыбающегося Макса. — Как смотришь на счёт позавтракать и попробовать что-нибудь из классики?

— Не вопрос, Еля. Только чутка отдышусь, а то у меня крыша куда-то уехала и обратно возвращаться не хочет.

— Не поверишь, та же проблема. Ног не чувствую.

— Маньячка.

— Любимая?

— Ага, — кивнул Макс. — Я люблю тебя всю, Еля.

— А я тебя, — облизала губы и выдохнула, — сладенький…

43

— И где его черти носят!

Мама на нервах вышагивает от окна к окну, пугая своим клокочущим раздражением Женю и Клавдию Ивановну, украдкой промакивающую платочком глаза. Она сидит, в углу, стесняясь своих слез, и вздрагивает каждый раз, когда мимо нее проносится психующий последние два часа смерч. Маму с самого утра ужалили какие-то радиоактивные пчелы и чем меньше оставалось времени до регистрации, тем сильнее она кипятилась, не в силах на что-либо повлиять — Макс никому ничего не сказал про саму свадьбу, сколько бы мы его не пытали, и обозначил лишь время, когда приедет за нами. Я, уже привыкшая к тому, что свое слово он держит не смотря ни на какие катаклизмы, стараюсь сидеть ровно и не шевелиться пока Женечка заканчивает делать мне макияж, но маме мое спокойствие только подливает масла в огонь. Неизвестность и летящее со скоростью света время заводят ее все больше, а стук каблучков становится чуть ли не постоянным сопровождением негромкой ругани, летящей в адрес моего будущего мужа. Взглядом нахожу часы и, тронув своего любимого мастера за руку, чтобы он на секунду остановился, негромко, но уже в сотый раз повторяю:

— Ма! Макс приедет без двух минут одиннадцать. Он сама пунктуальность.

— Да в гробу я видела его пунктуальность! В такой день мог бы и пораньше приехать! Прибью! — рявкает, тянется к пачке сигарет, лежащей на столе, и рычит от того, что полчаса назад выкурила последнюю и до сих пор так и не сходила до своего кабинета, где лежат целые.

— Ма! Сядь уже! Хватит мельтешить! Лучше принеси туфли. Должны уже были растянуться.

— Ещё и туфли эти! Сумасшедший дом какой-то!

Стуча каблуками, мама летит за моими туфельками, и я, вздохнув, поднимаю голову, стараясь не смотреть на свои ступни. Угораздило же вчера засидеться до ночи, болтая с Клавдией Ивановной за кружечкой чая, и вот он вполне предсказуемый результат — с утра ноги отекли от лишней воды и ни в какую не хотели лезть в туфли. Всунуть-то можно, но как ходить даже страшно представить.

— Елизоветочка Павловна! Богиня! Просто богиня! — Женечка, закончив финальные штрихи, закатывает глаза, просит меня улыбнуться, чтобы сделать фотографию для своего портфолио, и потом берет в руки зеркало. — Елизаветочка Павловна, я в шоке какая вы богиня!

— Жень, ну хватит! Тонна штукатурки из любой сделает богиню, — смеюсь я, а сама теряю дар речи, посмотрев на свое отражение.

Кто бы мог подумать, что час в руках стилиста разнесут мои предположения в пух и прах. На лице лишь намеки на косметику, подчёркивающие румянец на щеках, аккуратный акцент на блеск в глазах и чуть ли не прозрачная помада. Только я не верю, что в зеркале я, а не кто-то другой.

— Божественно! — вздыхает Женечка, собирая свою косметичку в сумку, оставив помаду. — Это на всякий случай, Елизаветочка Павловна. У вас же сегодня будет много поцелуев.

— Женечка! Ты просто бог! — шепчу я и встаю, чтобы посмотреться в зеркале на стене.

Воздушное платье с рукавами-воланами и открытыми плечами уменьшило мой возраст лет на пять, если не больше, а в купе с лёгким, незаметным макияжем превратило меня из взрослой женщины в хрупкую улыбающуюся девушку с маленьким животиком, спрятавшимся под крупным бантом-поясом.

Мама, влетев обратно в мою комнату, выронила туфли и осторожно разворнула меня к себе лицом, прижимая к губам ладони:

— Господи… Ты у меня такая… Господи, какая куколка… Клавдия Ивановна, дайте платок, пожалуйста.

Без двух минут одиннадцать за окном раздаются гудки клаксона, и мы подскакиваем, растерявшись и не зная за что хвататься. Мама с Клавдией Ивановной в четыре руки пытаются натянуть на меня туфли, я чуть не реву от боли, Женечка гуглит способы экстренной помощи при отеках, а Антонина летит открывать двери.

— Еля?