Операции советской разведки. Вымыслы и реальность

Окончил Всесоюзный заочный юридический институт. В Советской армии с 1941 года. Участник Великой Отечественной войны. Прошел все ступени военно-юридической службы. В 1954 году был военным прокурором Западно-Сибирского военного округа. С этой должности его в январе 1955 года перевели в Москву. В качестве заместителя Главного военного прокурора он возглавил специальную группу, которая занялась расследованием жалоб и писем по поводу реабилитации необоснованно осужденных лиц. Этой группой Б. Викторов руководил до 1982 года, когда вышел в отставку по выслуге лет.

…В начале апреля 1988 года я стоял у подъезда громадного генеральского дома в переулке на Красной Пресне, носящем странное название «Зоологический» (видимо, повлияла близость к знаменитому московскому зоопарку). Поднимаюсь в квартиру и вхожу в просторную гостиную, превращенную в рабочий кабинет генерала от юстиции. Два письменных стола и журнальный столик завалены журналами, книгами, папками и архивными делами: Викторов заканчивает работу над своими мемуарами «Записки военного прокурора».

Живой взгляд умных, с хитринкой, глаз, крепкое пожатие руки. Борис Алексеевич выглядит значительно моложе своих семидесяти двух лет.

— Вы ищете подтверждения, — завязывая разговор, обратился ко мне Викторов, — существовало ли «фальшивое досье» гитлеровской Службы безопасности, которое якобы спровоцировало арест маршала Тухачевского и его единомышленников? Верно?

Я подтвердил, что это так.

— Тогда скажу вам сразу, — энергично произнес генерал, — не видел я такого досье. Даже какого-либо документа на сей счет, хотя самым внимательным образом, скрупулезно изучил все материалы, имевшиеся в распоряжении наших судебных и следственных органов.

Заметив мое удивление, Викторов взял со стола самую объемистую папку и продолжил:

— Мне это тоже показалось странным. Но судите сами. Вот уголовное дело по обвинению Тухачевского, Якира, Уборевича, Корка, Эйдемана, Фельдмана, Примакова и Путны в преступлениях, предусмотренных статьями 56–1б, 58–6 и 58–11 Уголовного кодекса РСФСР. Все это особо опасные государственные преступления: измена Родине, шпионаж, террор, создание контрреволюционной организации. Уже по одному перечислению статей Уголовного кодекса можно судить о тяжести преступлений поименованных на обложке лиц. А что в деле? — Генерал взял папку в руки и, будто взвешивая, покачал ее, а потом вернул дело на место. — Смотрите, вот первые страницы… Справки: «…органы НКВД располагают данными о враждебной деятельности…» О самой же деятельности ничего конкретного… Нет ничего и о жизненном пути фигурантов, об их боевых заслугах. А ведь это выдающиеся военачальники, полководцы. Как они стали изменниками, предателями, заговорщиками, шпионами?

— А есть ли в уголовном деле какие-то неточности, недостатки, ошибки? — спросил я.

— Сколько угодно, — ответил Борис Алексеевич. — За справками следуют протоколы допросов. В один голос, без каких-либо противоречий все арестованные признались: они, мол, занимались вредительством, шпионажем, составили заговор с целью свержения советской власти. Никакого сопротивления следствию, понимаете? Далее обращает на себя внимание несоответствие дат арестов с датами первых допросов, которые были учинены спустя несколько дней. Не могло же быть, чтобы арестованных долго не допрашивали. Так не бывает. Похоже, допросы велись, но показания не устраивали тех, кто возбудил это дело. Показания, безусловно, были нужны, но какие? Только признательные. Значит, их надо было получить любой ценой…

— Что вы имеете в виду? — попросил я уточнить собеседника.

— Здесь не может быть кривотолков, — сказал он. — Мы заметили на нескольких страницах протоколов серо-бурые пятна. Проконсультировались со специалистами, назначили судебно-химическую экспертизу. Оказалось, это кровь. Вот так добывались «признательные показания».

Борис Алексеевич разволновался и помолчал немного, чтобы успокоиться. А затем продолжил:

— Вот стенограмма протокола заседания Специального судебного присутствия Верховного суда СССР от 11 июня 1937 года. Она уместилась на нескольких страницах. Это свидетельствует о примитивности разбирательства со столь тяжкими и многочисленными обвинениями. Да и тот факт, что весь процесс длился всего один день, говорит сам за себя. Ясно, что это было не квалифицированное судебное разбирательство, а проформа. Приговор всем был вынесен заранее — смерть! — и не в зале суда, а в главном кремлевском кабинете…

— Ну, а как же все-таки с пресловутым «фальшивым досье» Гейдриха? — еще раз поинтересовался я в конце беседы.