Операция «Багратион»

Тем не менее Советский Союз выдержал все сложнейшие испытания 1942 – начала 1943 годов. Немцы были окружены и уничтожены под Сталинградом и быстро отступали от Кавказских предгорий. Все это время Москва надеялась на скорое изменение позиций США и Великобритании по вопросу высадки во Франции. Мы вели коалиционную войну. Но после Сталинграда стало понятно, что СССР не просто доказал высочайшую боеспособность своих вооруженных сил, но теперь точно не проиграет войну с Германии. Мы шли на запад. Одновременно в некоторых разведывательных кругах США стали даже опасаться, что Москва вдруг не захочет далее воевать с Германией. Предположение было абсолютно ложным и ни на чем не основанным, – разве только что на стыде, которыйе очевидно испытывали некоторые руководители западных союзников в связи с неоткрытием второго фронта.

При этом и в Лондоне, и в Вашингтоне со всей очевидностью понимали, что все успехи англо-американских сил на европейском ТВД (да и в целом на других театрах войны) целиком и полностью зависели и продолжают зависеть от того, насколько успешно будет действовать Красная армия. Любой успех западных союзников стал бы только локальным, если бы не продолжение мощного наступления Красной армии на советско-германском фронте.

Время шло. Весной 1943 года на советско-германском фронте наступило некоторое затишье, которое обе стороны использовали для подготовки дальнейших боевых операций. Немцы готовились провести операцию «Цитадель» в районе Курского выступа. В то же время англо-американское командование разрабатывало свои планы, которые были связаны, прежде всего со средиземноморским театром военных действий.

Встреча Рузвельта и Черчилля в Касабланке в январе 1943 года фактически подвела черту под надеждами на открытие второго фронта во Франции до 1944 года. По итогам данного саммита лидеры западных союзников направили Сталину совместное послание. Оно не содержало, к сожалению, никакой конкретной информации об общих планах боевых действий на севере Франции и точных сроках англо-американских операций. Главным посылом было ожидание, что «эти операции, вместе с Вашим мощным наступлением, могут, наверное, заставить Германию встать на колени в 1943 г.». В Москве эта формулировка никого не ввела в заблуждение, и ответом на телеграмму был запрос, содержащийся в послании Сталина от 30 января 1943 г. Президенту США и Премьер-министру

Великобритании: «…я был бы Вам признателен за сообщение о конкретно намеченных операциях в этой области и намечаемых сроках их осуществления» [4, c. 87–88].

Чтобы сгладить негативный эффект от предшествовавшей переписки Черчилль направил советской стороне послание, составленное в более позитивном и конструктивном ключе: «Мы также энергично ведем приготовления, до пределов наших ресурсов, к операции форсирования Канала в августе, в которой будут участвовать британские части и части Соединенных Штатов… Если операция будет отложена вследствие погоды или по другим причинам, то она будет подготовлена с участием более крупных сил на сентябрь» [4, c. 91–92].

Современные историки, в т. ч. западные, нередко и небезосновательно считают этот посул Черчилля преднамеренным обманом. Заверяя на протяжении всего 1943 года о своей приверженности идее открытия второго фронта в Европе, правительства США и Англии на самом деле планировали продолжать реализацию своей средиземноморской стратегии. Впрочем, подобный обман не мог продолжаться долго, и после очередного американо-британского саммита на высшем уровне, который имел место в Вашингтоне в мае 1943 года, Рузвельту пришлось взять на себя бремя ответственности и официально довести до советской стороны сообщение о переносе сроков открытия полномасштабного второго фронта на 1944 год.

В 1941–1943 годах проблема второго фронта имела для Советского Союза, несомненно, критическое значение, не говоря уже о том, что организация наступления англо-американских союзников во Франции могла значительно ускорить разгром фашистского блока. К сожалению, западные лидеры ставили актуальность вопроса о втором фронте в зависимость от темпов претворения в жизнь их стратегии по минимизации собственных рисков и потерь. Более того, союзнические обязательства они ставили в зависимость от своих геополитических интересов.