Операция «Дозор»

Санькина кожа была исписана синим, красным, зеленым и желтым. Все «наши законы» уместились на Санькином теле.

Орионовна провела пальцем по закону территории, а потом по закону времени:

— Ясно?

— Ясно, — ответил Пантелей.

— Ясно, — подтвердил Митя.

— Об остальном — потом, — холодно пообещала Орионовна. Повернула Саньку лицом к строю, спросила Валерия Васильевича: — Ну, как с ним говорить?

Валерий Васильевич неумело нахмурился.

— А ты как бы и не понимаешь, что натворил? — обратилась Орионовна к Саньке.

— Как это — не понимаю? Я понимаю! Это я для того, чтобы лучше усвоить «наши законы». И другим в назидание. Живая реклама. Разве плохо?

— Очччень хорошо! Кто ж тебя так?

— Сам!

— Ну?! — усомнилась Орионовна.

— Сам. Фломастером. — Санька нажал на «фломастер», думая, что так его ответ звучит убедительнее.

— Придется одеколоном смывать, вода не возьмет, — Валерий Васильевич потер надпись. Санька щекотно съежился и рассыпчато рассмеялся.

— У тебя рубашка с рукавами в палате?

— В палате. Та, что в клеточку.

— Все равно какая, лишь бы с рукавами. Надень, а надписи смоешь после ужина. Остальное — потом!

13

На душе у Пантелея тускло. Он предчувствует что-то нехорошее, и на ум приходят всякие невеселые мысли о жизни: валит она на человека одну неприятность за другой, будто в кучу малу играет. И кажется Пантелею, что время, как нарочно, тянется, растягивается, вместо того чтобы пулей проскакивать, унося неприятности.

Со вчерашнего вечера, почти не забываясь, в ушах звучат слова Орионовны: «Остальное — потом». А что — остальное? Гадай не гадай, конфетку не выдадут, а совсем наоборот.

К тому же погода опять испортилась. Из-за гор выплыли сизые тучи. Ветер толкал их по-над лесом, гнал к морю. Оно металось, выбрасывая барашки, доставая ими клочья низкого, тяжелого тумана. Сиди теперь в лагере, кукуй!

Приуныли и другие ребята. Плохая погода могла помешать тому, чего все давно ждали. Пропадай все надежды, если польет — заполощет на сутки-двое!

— Не-а! Не польет! — говорит Санька Багров, убеждая не столько других, сколько себя.

— Когда очень хочешь, чтоб не лило, оно как раз и льет, — философствует Митя. — Лучше не будет, хуже — может быть!

Переполненный энергией и верой в удачу, Бастик Дзяк неугомонно вертелся и орал:

— Едун-да!.. Нытики вы!.. Погода нам не помеха! Пдавда, Идина Додионовна!

— Правда, правда, — с подозрительной быстротой подтвердила воспитательница. — День границы из-за погоды не отменят, не перенесут. Если, конечно, стихия не разгуляется до опасных пределов… Но и при самой наилучшей… при самой благоприятной погоде… не смогу с уверенностью оказать, что на такое священное дело… возьмем и злостных нарушителей дисциплины!

Пантелей упрямо склонил голову, выставил лоб и спокойна сказал:

— День границы — для всех.

Исподлобья оглядел ребят — никто не возражает? Пока не возражал никто.

— Работать на границе — долг всех.

Он посмотрел на Ирину Родионовну: против такого, что скажете? Воспитательница молчала.

Пантелей выдержал паузу и выложил последний довод:

— Даже отдыхающие дикари, что в палатках на Митриче Большом живут, даже они в «день границы» будут работать на границе?

— Это точно! Это уж точно! — заспешил Санька Багров. — Тут — всех свистать наверх!

— Кого свистать, это мы потом решим, — построжела Орионовна. — А пока — очередные дела!

Пантелей хотел сказать что-нибудь беззаботное, но язык не повернулся. Сжималась душа: а вдруг и вправду решат Кондрашина, Багрова, Янцевича оставить в лагере! Да еще работу дадут — выдирать траву между плитами лагерной линейки…

Еще до завтрака лагерное радио передало: по курортам Черноморского побережья разъезжает интернациональная спортивная делегация. Она проводит товарищеские матчи с местными командами. Турки, греки, арабы, иранцы, в общем представители десяти народов играют в футбол и волейбол и состязаются в перетягивании каната. И всюду побеждают!

Плаврук Эммануил Османович с ночи уехал в кемпинг, где остановились «зарубежные» друзья-соперники. Он должен был пригласить их в пионерский лагерь «Братство».

Физруки злились: у них намечена была военная игра, а тут — интернациональные футболисты-волейболисты.

После завтрака радио передало, что плаврук о международной встрече договорился.

Физруки осадили начальника лагеря. Разговор происходил на воздухе и все слышали, что физруки возмущались легкомыслием тех, кто затеял непредусмотренные матчи. Ответственность за результаты игр физруки с себя решительно снимали.

Доктор тыкал своей деревянной трубкой в грудь начальника лагеря и требовал подвергнуть команды лагеря строжайшему медицинскому освидетельствованию, с приглашением консилиума специалистов из районной поликлиники. И тоже снимал с себя ответственность за здоровье ребят — ведь детям предстояло соревноваться со взрослыми.

Полторасыч заявил, что против волейбола и футбола ничего не имеет — пусть играют. А за перетягивание каната не ручается. Настоящего манильского троса у него нет. Сплести же трос из бельевых веревок он не позволит — нечего народное добро переводить!