Операция "Драконьи яйца"

— А они перестали? — Палица отодвинулся от неё, рассматривая сверху вниз, настороженно щурясь.

— Сам попробуй, узнаешь, — Олюшко мотнула головой на стоящий в стазисном шкафу графин.

Отлично. Теперь Коэн знал, где у магистра хранится «успокоительное».

— Спасибо, воздержусь, — отказался Палица.

— Отчего же?

— За кого ты меня принимаешь?

— За приличного зануду, — отвернулась Лииса.

— Вот именно. Где официальные исследования? Сертификаты на компоненты? А сколько этапов испытаний твоя изменённая рецептура прошла?! Ты в своём уме?!

— В своём, в своём, — проворчала Олюшко, опять склоняясь к пробиркам, — Третий год пьют, никто не жаловался.

Коэн мысленно ужаснулся. Он что же? Три года пил экспериментальное питьё Олюшко? Парень на всякий случай ощупал себя, не выросло ли у него что-нибудь ненужное и не отвалилось ли нужное. Но ни рогов, ни лишних ушей, слава добрым богам, не обнаружил.

— Слушай, нет здесь проклятийного зерна! — Олюшко раздражённо отложила лупу и выпрямилась на своём стуле.

Даже Коэн знал, что проклятийное зерно в проклятье быть просто обязано, хоть он и был, по словам того же Палицы, простым, как кувалда, боевиком, «не приспособленным к изящным решениям».

— Коэн! — громко позвала магистр, и у Бачека отхлынула кровь от лица. — Хватит прятаться. Приличные люди не мнутся за дверью и не подслушивают! Идите сюда! Может, вы нам что скажете.

Полный провал… Действительно. Сработал топорно. Он отлип от стены, намереваясь выяснить, чем именно себя обнаружил.

Коэн так и не понял повезло ему этой ночью или наоборот. Он очухался одним из первых, и весь день таскал на руках тех, кто пребывал в блаженном забытьи. Таскать девчонок было приятней. Но и бессмысленней. Потому что оценить его подвиг из отключки было невозможно, и Коэн Бачек беззастенчиво шёпотом сквернословил, иногда, когда попадался особенно тяжелый товарищ, даже в полголоса матерясь.

Старосту боевиков уберегла от отравления случайность. Он успел сделать только один пробный глоток злополучного самогона, остальное выбил из руки вёрткий парнишка-портальщик, неловко то ли поскользнувшийся, то ли подвернувшийся не вовремя рядом. Коэн обиженно взревел, но, увидев испуганные глаза паренька, буквально вжавшего голову в плечи в ожидании удара, и заметив напряжённый взгляд Татовича, махнул незадачливому обалдую: «проваливай!».

И в свете происходящего теперь, он всё больше склонялся к мысли, что случайность эта была судьбоносной. Потому что теперь он таскал потерпевших, которых помогала откачивать нежная нимфа с лекарского, подозрительно напоминавшая ему его Тыковку. А как известно, найти вразумительный повод, чтобы подкатить к девчонке и не получить каблуком по рогам …в смысле, по рогу, задача была не из лёгких.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Коэну нравилась эта нервная пигалица, которая всюду следовала за магистром Олюшко. Он всматривался в неё со всех возможных ракурсов, однозначно уверенный, что прежде у неё была весьма запоминающаяся грудь, такая, за которой разглядеть всю эту вот тонкую нервность и взволнованный румянец на бледном лице было невозможно. Да и незачем. Поэтому Коэн решил, что просто выдал желаемое за действительное, и неспешно готовил почву к подкату.

Спешить и правда было некуда. Почти всё мужское крыло было или без сознания, или в сознании, но в таком непотребном состоянии, что о подкатах они смогут думать теперь не скоро, тихо посмеивался Коэн. Хотя однокашников, бесспорно, было жаль, и вообще, он прекрасно осознавал, что от такого вот плачевного положения его отделяла одна маленькая случайность.

Осознавал, но не переставал предвкушающе улыбаться, глядя, как пигалица склоняется над очередным пациентом и врачует под контролем магистра.

Пигалица на него не смотрела. То есть, не смотрела совсем. Скрюченные задохлые чахлики, по всему, волновали её куда больше молчаливого и надежного носильщика, маячившего у неё за спиной. И безотказное амплуа всегда готового прийти на помощь атлета её неожиданно не впечатляло.

Он едва дождался, когда высокая фигура Лиисы Олюшко скроется в коридоре, оставив их одних. Коматозные дохляки за посторонних не считаются, рассудил Коэн.

Он пристроился на столе в комнате одного из перепивших ворованного самогона недоумков, так, чтоб Пигалица не смогла мимо него просочиться. В их крохотных спальнях это было несложно. И произнёс самым романтическим тоном, на который был способен,

— Наклонись к Габжевичу ещё ближе, и один из нас будет счастлив.

Девчонка заполошно вскинулась, опрокинув склянку дрогнувшей рукой прямо на одежду паренька, впавшего в глубокую спячку на неразобранной узкой кровати. Она заозиралась, словно не ожидала никого рядом увидеть.

— Что вы здесь… Ох… — выдохнула, как только в её глазах мелькнуло узнавание, но Коэн не был слишком уверен в том, что она опознала именно его, а не просто какого-то «примелькавшегося парня из академии». — Где магистр Олюшко? — спросила пигалица настороженно.