И Левек в тот же миг вспомнил о копье. Потому что раз в нём заключено было столько силы и предназначено оно было возвращать всё к изначальному, то просто вернуть его, Левека, Даричку домой могуществу копья ничего не должно было стоить. Он отлично всё рассчитал, прикинув, что до земель клана чуть больше трёх дней пути, которые он налегке должен был пробежать даже быстрее, день заложил на поиски, с копьём это должно получиться само собой быстро, и четыре дня на возвращение обратно. Потому что дорога назад шла вверх.
Вообще он рассчитывал вернуться даже быстрее, всё-таки Моравицкий их регулярно и нещадно тренировал, а себя Левек задохликом совсем не считал. В их клане это было… стыдным?
В общем, Левек полез к Страннику прямо через техническое часовое окно, из которого смазывали большие чёрные стрелки. Стоя на скользком своде часов, упираясь взглядом в обшлаг левого сапога Странника, вдруг вспомнил и про испепеление чего-то там, и про недостойного, и про личную корысть, отчего, судорожно вздохнув, поскользнулся и схватился то ли за сапог, то ли за удачно оказавшуюся перед носом руку странника. Опомнился уже на лестнице, сбегая вниз, и с колотящимся сердцем, и оторопело обнаружил в стиснутой до белых пальцев руке копьё, которое… вырывалось!
От него ещё шли яркие силовые токи, и древко пульсировало, как живое.
Парень, недолго думая, завернул его в свой старый плащ, быстро собрался и заскочил к Татовичу.
— Слушай, меня не будет несколько дней. Прикрой, а?
— Как ты себе это представляешь? — хмыкнул Смирна. — От Боржека отбрехаюсь, но если Моравицкий прижмёт, сам понимаешь… — и вдруг нахмурился, внимательно вглядываясь в Левеково простодушное лицо: — Случилось что? Помощь нужна?
Левек помедлил мгновение и вытащил из кармана скомканный лист.
— На. Пусть у тебя будет. Отдашь Моравицкому, если дней через десять не вернусь. Но по идее, должен успеть за неделю обернуться, — он видел, как у Смирны по мере чтения отцовской записки тревожно сходятся на переносице брови, и это откликнулось внутри парня какой-то щемящей благодарностью.
Он и сам не знал, почему всё вывалил без обиняков Татовичу. Они и приятелями-то никогда прежде не были, не то что, друзьями. Может быть, потому что Смирна тоже был старостой. Хорошим старостой, и умел держать язык за зубами. А может, потому что за всё время, что они были знакомы, он так и не сблизился с кем-то одним, совсем, как сам Левек. Но оставлять за спиной человека, который знает, где ты, и в случае чего сможет поднять тревогу, было как-то спокойнее, что ли.
Левек ясно осознавал, что прямо сейчас нарушает прямой приказ отца оставаться на месте. Но оставаться вдали от пугающей ситуации дома просто не мог. Не имел права!
Даричка — самый родной его человек. Так всегда говорила мама.
— Ни я, ни отец, а вы — самые родные друг у друга. В вас половина моей крови, половина отцовской. И только в вас обоих она одна и та же.
И Левек знал с самого раннего детства, что так оно и есть. Чувствовал.
Сестра была старше на семь лет. Она его и растила, и баловала. Она была, почти как мама. И у Дарички был сговорённый жених, который ей что-то не очень-то нравился, и сестра всё откладывала и откладывала свадьбу. Левек собирался первым делом наведаться к нему, если этого ещё не сделали старшие мужчины.
— Придумаю что-нибудь, — буркнул совсем посерьёзневший Смирна. — Осторожней там. Не спеши, но и не задерживайся. Десять дней, и я бью тревогу. Может, сразу к Сешеню, м?
— Не стоит пока. У меня есть кое-что, — Левек неопределённо покачал ладонью, — Надеюсь, выгорит.
Они расстались сразу после отбоя, и Левек даже смог заставить себя заснуть. Вскочил перед самым рассветом и опять забрался в часовую башню, чтобы оставить в сапоге Странника самый мощный накопительный артефакт, который делал под чутким руководством Боржека накануне, и осторожно перенёс на него с копья гудящие силовые нити.
Надолго его не хватило бы, конечно, но неделю, может, и продержится. Особенно, если пробоев не будет. Ведь не будет же? Как не было их в академии прежде. Во всяком случае, Левек никогда о них не думал и не знал.
Часть 15
Утром Смирна Татович, известный также, как Ибор Смирн Татовицкий Маргнек, младший внук княгини левобережного Торжека и западного Заццвахта, заслужено мучился тошнотой и чудовищной головной болью, совершенно несоразмерной выпитому накануне. Подобным эффектом гоблинский самогон отягощался только в одном случае: если добыт был не слишком легальным путём, то есть, попросту говоря, бесчестно украден. Выяснять, кто, как и где спёр целую запечатанную новёхонькую крегу самогона, у Татовича сейчас не было не то что желания и сил, ему и жить-то сейчас не очень хотелось, и в сложившихся обстоятельствах не слишком моглось. Он бы с радостью сейчас обменял вот это всё на три часа мозгодробильного спецкурса ритуалистики у Нинандры, и даже полный учебный день у зануды Палицы, но самогон был сильнее, и отпускать Смирну из тисков похмелья категорически отказывался.