— Ты не знаешь Арчи-кожемяку? — Грася надула щёки, показывая предполагаемые габариты счастливчика, удачно избежавшего жизненной катастрофы. — Красавчик Арчи? — Петра в ответ качнула головой. — Да ты дремучая вообще, Шапек, — Грася махнула на неё рукой, как на безнадёжную. — Он у гоблинов ещё подрабатывает, помогает самогон отгружать. Пару раз даже нашим таскал, — заговорщически поделилась она с Петрой. — Вот, а Бланка от него прям со свадьбы сбежала! Сказала ему, другого, мол люблю! Петре было настолько всё равно, кто и что там грузил и кто откуда сбежал, и кого именно любит, так хотелось есть и просто вытянуться на кровати, что она просто молча достала ключ от комнаты и выставила его перед носом Граси.
— Я возьму твою очередь, — лишь бы прервать бесконечный треск соседки, согласилась Петра. — Но у меня будет условие. — Глаза Граси радостно вспыхнули, и она с готовностью закивала головой, — Если у тебя разладится что-то в день экскурсии, который я тебе уступаю, ты опять уступишь мою очередь мне.
— По рукам, — быстро сказала Грася. И надулась для вида, — Экая ты, Шапек, хитро… хитрая.
— Вовсе нет, — Петре удалось наконец протиснуться мимо соседки, — Просто это ты зимой часто болеешь.
— Я не собираюсь болеть в этом году ни дня! Будь уверена! — Грася поворачивалась за ней, как флюгер, всем телом.
— Эльза сегодня тоже к праотцам не собиралась, а смотри-ка, едва не сходила, — заметила Петра.
— Ну не сходила же, — отмахнулась Грася.
— Передам от тебя привет Бланке, — Петра захлопнула дверь перед носом любопытной соседки, которая скакала за ней по коридору с упорством молодого свинорога. Лишние визитёры ей сейчас ни к чему.
Если удастся сегодня сотворить новую грудь, то в академии на занятиях ей делать совершенно нечего. Во избежание новых… трагических инцидентов. А в то, что их не будет, Петра, к сожалению, уверена не была.
Она вдруг почувствовала, что страшно устала, и этот день нелепого волнения за Татовича и ещё более нелепого волнения из-за Бачека, которого оба парня совсем не заслуживали, вытянул из неё все силы. А дел у неё сегодня ещё была целая грудь.
Часть 21
Бачеку было одновременно жарко, жёстко и холодно.
Ледяная стена за спиной унимала ощущение нестерпимого жара, распиравшего грудь, а вот ноги совсем окоченели. Он подтянул колени к груди, пытаясь хоть как-то согреться, и поморщился от напитанного влагой, застоявшегося воздуха подземелья.
Бесформенный камень царапал лишившийся штанов зад, и теперь надо было или хитро группироваться, или левитировать, а резерв был, само собой, пуст.
Коэн с усилием разлепил глаза и не смог сдержать мученического вздоха. Эти приступы лунатизма его когда-нибудь доконают.
Он опять очнулся на нижней террасе, и каменный пол вокруг весь был усыпан дохлыми летучими мышами. С прошлого раза их определённо стало больше. Они и тогда мельтешили и клёкали над головой, так, что ему приходилось расталкивать их руками. А сейчас ими был облеплен весь верхний свод, а пол усеян сухими сморщенными тушками.
Мыши…
Кому вообще в голову пришло назвать этих уродцев мышами?
Сначала он их боялся. Ну не то, что боялся. Брезговал. Тонкий писк раздражал, а кожистые крылья, которыми они то и дело его задевали, изрядно бесили. Он отбрасывал их от себя десятками, а они норовили облепить его всего целиком. В первый раз думал, не выберется. Но потом поймал взгляд одной такой… твари.
Он готов был поклясться, что в чёрных бусинах глаз застыл беспредельный восторг. И Коэн тогда тихо зашипел. Как это делают кошки. Мыши должны бояться котов, рассудил Бачек, и, к его собственному удивлению, это сработало.
Твари разом взмыли наверх и повисли, толкаясь, на неровных каменных сколах свода.
…А крылья оказались бархатными на ощупь, хоть и выглядели, конечно, премерзко.
Коэн тихонечко посвистел, наблюдая, как по ровным рядам мышиных ушей пронеслась рябь движения, и нахмурился. Он легко видел во тьме, совершенно для этого не напрягаясь.
В первый раз парень очнулся на нижней террасе в конце первого года учёбы. Страшно было жуть как. Темнотища, писк этот на грани слышимости и ужаса, и ни одной живой души больше, сколько б он не кидал поискового светляка.
Мыши его тогда наверх и вывели. Какими-то длинными запутанными ходами. В здравом рассудке он сюда и не сунулся б никогда, да и выйти не смог бы. А вот во сне…
Коэну всё чаще снились странные яркие сны. Будто его выдавливает что-то из тела, мучительно выворачивая суставы, а потом он тревожно спит в тесной норе под горой, в самом центре плотного, огненного жара. Гора то успокаивает, то давит, и слышится ему мерные вздохи земли, и видны все окрестные клады. Но все они были какими-то куцыми, пустяковыми, такими, что ради них и шевелиться не стоило. Однако то, что они были, грело его замёрзшее сердце, и их тёплые искры вокруг рождали в груди мерный рокот, а в душе умиротворение и довольство.