Операция «Дуб». Звездный час Отто Скорцени

Роммель оказался не одинок в своем мнении. Хотя такие фигуры, как Геббельс, Геринг и Риббентроп, заняли точку зрения фюрера, большинство генералов склонялись к тому, что для выполнения его грандиозных планов в Италии у Германии нет достаточного числа сухопутных войск. На этой довольно неопределенной стадии войны, когда немецкая армия столкнулась с наступательными действиями неприятеля как на Восточном фронте, так и на Сицилии, осторожные немецкие генералы не горели желанием ввязываться в авантюру в континентальной Италии. Кто поручится, что итальянская армия, объединив силы с враждебно настроенным населением, не сорвет всех планов Германии? В тот день эту точку зрения, например, высказал командующий флотом адмирал Дёниц. Он отстаивал ее, причем весьма жарко, еще на одном совещании.

«Если мы сейчас устраним итальянских лидеров, это может негативно сказаться на нас самих… если это делать, то нужно все хорошенько просчитать, — предостерегал Дёниц, скептически настроенный по отношению к плану Гитлера свергнуть новое итальянское правительство и восстановить фашистский режим. — Я сомневаюсь, что фашизм что-либо значит как для тех, кто выступает за продолжение войны на нашей стороне, так и в целом для итальянцев. Вряд ли мы можем рассчитывать на то, что нам удастся навязать итальянцам свои условия… Все будет зависеть от того, насколько удачно будет выбран момент для действий против их нынешнего правительства».

Дёница мучили опасения. Ему казалось, что радикальные действия преждевременны. По его мнению, Гитлеру предпочтительнее сохранить союз с Италией на тот период, пока будет происходить наращивание численности немецких войск на территории страны. «Я полагаю, что время у нас еще есть и его можно использовать для укреплений наших позиций в Италии путем переброски туда еще нескольких наших дивизий».

Гитлер же был снедаем нетерпением. «Мы должны действовать немедленно, — заявил он Дёницу. — В противном случае англосаксы не замедлят нанести нам удар, например, оккупируют аэродромы. Фашистская партия на сегодняшний день пребывает в растерянности, однако, как только мы придем в Италию, воспрянет снова. Она одна-единственная сила, которая готова сражаться на нашей стороне. И потому мы должны ее восстановить. Все доводы в пользу осмотрительности несостоятельны, потому что в этом случае мы рискуем вообще потерять Италию, которая перейдет в руки к англосаксам». Фюрер высокомерно отмел все доводы адмирала, который советовал не спешить с ответным ударом. «Есть вещи, недоступные пониманию солдата, которые понятны лишь тому, в чьих руках политическая власть».

И все же, к великому раздражению Гитлера, и другие высокопоставленные чины, например, Кейтель, также высказали свои сомнения в целесообразности поспешных действий в рамках операции «Штудент» и предлагали постепенное усиление присутствия Германии на Апеннинском полуострове.

Еще больше оригинальных советов Гитлер получил от маршала Альберта Кессельринга, командующего немецкими войсками в Италии. Кессельринг, которого солдаты называли «улыбающийся Альберт», по натуре был оптимист, довольно редкое явление среди генералов. Кроме того, всем была известна его любовь к Италии. Кессельринг имел смелость предположить, что с Бадольо можно взять слово.

«Кессельринг полагает, что нынешнему итальянскому правительству можно доверять, — вспоминал Дёниц, — и поэтому он против всякого вмешательства в дела Италии с нашей стороны». В ответ на такое предложение Гитлер лишь мог закатить глаза. «Кессельринг — неисправимый оптимист, — заявил фюрер парой месяцев ранее. — И мы, скажем так, должны воспринимать этот оптимизм с осторожностью, чтобы он не упустил того момента, когда на место оптимизму должна прийти суровость». По мнению Гитлера, вера Кессельринга в порядочность итальянцев была не чем иным, как невероятной и недопустимо опасной наивностью. Гитлер был неприятно поражен, узнав, что большая часть немецких дипломатов в Риме также были склонны доверять заверениям Бадольо в верности союзу с Германией.

Бесконечные дебаты, что велись в «Волчьем логове» несколько дней после переворота в Риме, сводились к решению одного-единственного вопроса: должна ли Германия на свой страх и риск немедленно предпринять решительные действия против нового правительства Италии, например, ввести в столицу войска и восстановить у власти фашистов, либо занять более осмотрительную, «поживем — увидим» — позицию? Первый вариант, если его успешно воплотить в жизнь, служил залогом того, что итальянцы не перебегут на сторону врага, что, впрочем, само по себе еще не давало никаких гарантий успеха. С другой стороны, если не торопиться, это давало время усилить немецкое присутствие на Апеннинах, что, в свою очередь, увеличивало шансы Гитлера на успех в случае, если Германии придется противостоять объединенным силам Италии и союзников, причем в не столь отдаленном будущем.