Операция «Дуб». Звездный час Отто Скорцени

Спустя полчаса, то есть около шести вечера, Муссолини привезли во двор казармы карабинеров на Виа Квинтино Село. Несмотря на откровенно неприветливый прием, оказанный ему на вилле «Савойя», он продолжал цепляться за роль сурового диктатора, не желая расставаться с привычными замашками. Выйдя из машины, дуче принял характерную позу: гордо вскинул подбородок и уперся руками в бедра. Со стороны могло показаться, будто он явился сюда с инспекцией. Его провели в офицерскую столовую, где он просидел около часа. Затем его вновь посадили в карету «скорой помощи» и перевезли в другую казарму, на сей раз кадетскую, на Виа Леньяно, куда он прибыл в семь вечера.

Здесь его отвели на второй этаж и, приставив к нему охранника, усадили ждать в кабинете коменданта. Минуты ожидания растягивались в часы, и постепенно Муссолини начал догадываться, что, собственно, происходит. «И когда я сидел, погруженный в размышления, в этой комнате, мне в голову впервые в голову закралось сомнение. Что это — защита или арест?» Он обратил внимание на популярный фашистский лозунг, написанный огромными буквами на стене казармы: «Верь, борись, подчиняйся!» Наверняка в тот момент он воспринял его как насмешку.

Позднее тем же вечером, примерно в час ночи 26 июля, к дуче явился посетитель в лице генерала Эрнесто Фероне. Генерал прибыл к экс-диктатору с сообщением. Муссолини взял в руки зеленый конверт со штампом «Военное министерство» и вытащил из него написанную от руки записку. Записка была от Бадольо.

«Нижеподписавшийся глава правительства, — говорилось в ней, — ставит в известность Вашу Светлость, что все, что меры, принятые в отношении вашей персоны, приняты в ваших собственных интересах, ибо до нас дошла подробная информация о готовящемся против Вас заговоре. Мы весьма сожалеем об этом и считаем своим долгом сообщить Вам, что мы готовы отдать приказ о Вашей охране со всем положенным вам уважением в любом выбранном вами месте».

Ага, теперь кое-что проясняется, наверняка подумал дуче. Успокоенный посланием Бадольо, которое на первый взгляд гарантировало ему немалую долю свободы, Муссолини продиктовал ответ своему старому недругу. В своем письме он поблагодарил Бадольо за его труды, добавив, что хотел бы, чтобы его отвезли в загородную резиденцию Рокка делла Камината. Это внешне напоминавшее средневековую крепость сооружение находилось в его родной Романье, неподалеку от Форли.

«Я хочу заверить маршала Бадольо, — сказал он, обращаясь к Фероне, который дословно записывал все, что ему говорилось, — что я, пусть даже лишь в память о том, что мы когда-то вершили вместе с ним в прошлом, не стану создавать для него никаких трудностей, но буду всячески с ним сотрудничать». Дуче также добавил, что по достоинству оценил готовность Бадольо и дальше сражаться на стороне Германии. Свое письмо он закончил следующими словами: «Я выражаю искреннюю надежду на то, что успех будет сопутствовать тому серьезному делу, которое маршал Бадольо берет на себя по приказу и от имени его величества короля, чьим верным слугой я был на протяжении двадцати одного года и продолжаю им оставаться».

Тон послания был примирительный. Муссолини воздержался от выражения своих истинных чувств по поводу переворота, с момента которого не прошло и суток, равно как не стал выражать свою озабоченность по поводу того, что его содержат в казарме. Тон письма был таким пассивным, что Бадольо на следующий день отправил его копию нацистам в подтверждение того, что дуче примирился со своей судьбой. Это было то самое письмо, которое заставило Геббельса озадаченно чесать голову 27 июля. «Он хочет, чтобы его отвезли в Рокка делла Каммината, чтобы он там отдыхал», — писал озадаченный Геббельс в своем дневнике, добавляя, что если только это письмо не подделка, оно свидетельствует о том, что у дуче больше нет ни малейших намерений как-то вмешиваться в ход событий.

Позднее Муссолини пытался объяснить свою пораженческую позицию тем, что послание Бадольо якобы ввело его в заблуждение. «Это послание не имеет себе равных по вероломству во всей истории, — писал он. — Оно было призвано убедить меня в том, что слово короля относительно моей личной безопасности будет сдержано и кризис будет разрешен в рамках существующего режима, то есть фашизма».

Пока Муссолини мучился бездельем в кадетской казарме, куда не проникали почти никакие новости из внешнего мира, он, судя по всему, еще цеплялся за надежду, что созданная им партия переживет смену режима. Низложенный диктатор отказывался верить, что его старый фельдмаршал попытается уничтожить фашизм, о чем он позднее писал с горечью: «Бадольо слишком часто, слишком громко и прилюдно выражал свою преданность партии… Он получил от нее огромные почести и немалые деньги. Я был готов к чему угодно, но только не к предательству, к которому он шел вот уже многие месяцы».