Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки

Мустафа Ага Айат моментально посерьезнел, а на его жирном лбу обозначились морщины. Он попытался выразить удивление, но, как и все египтяне, Мустафа Ага был плохим актером, и профессор догадался, что того давно проинформировали о случившемся. Исчезновение мальчика — Мустафа скрестил руки на груди — это серьезная проблема, так как пропали многие, найден же никто не был. Если он, Айат, имеет право советовать профессору, то он не рекомендует проводить никаких самостоятельных расследований; это слишком опасно.

Шелли хотел было ответить, но музыка заиграла громче, и из-за зелено-золотого занавеса появилась женщина, исполнявшая танец живота. Под оглушительные аплодисменты она привела в движение грудь, лишь слегка прикрытую блестящей одеждой, в то время как ее сплетенные руки были подняты над головой, как будто их удерживала веревка. Ногти танцовщицы были выкрашены хной в темно-красный цвет, а глаза обведены черной краской, как это делала еще Клеопатра. Провоцирующе приоткрыв губы, она смотрела на зрителей, демонстрируя два ряда безупречно белых зубов.

— Ее зовут Фатима, — прошептал профессору Мустафа и, тихо вздохнув, продолжил:

— Она лучшая, от Каира до Асуана.

Шелли, не зная, что ответить, кивнул и захлопал в ладоши, в этот же момент и остальные стали хлопать в такт музыке, побуждая Фатиму ко все более откровенным движениям. Босыми ногами она отбивала ритм на коврах, покрывавших полы из белого камня, выбивая из них облачка пыли. Каманги повторяли одну и ту же мелодию, и на атласной коже Фатимы появились искрящиеся капельки пота.

Не обращая внимания на такое количество сладострастия, за колонной уселись в кружок четверо местных жителей, что можно было заключить по их одежде. От их темных мундштуков шли пестрые тонкие трубки — они курили кальян, выпуская белые клубы дыма. Самой интересной личностью среди них был лысый старик с протезом ноги, отложенным им далеко в сторону, сопровождающий свою речь энергичными жестами и время от времени бросающий вокруг себя опасливые взгляды, будто опасаясь, что его подслушивают.

— Газеты пишут, — шептал он, — генерал-губернатор Элдон Горст возвратился в Англию ожидать смерти.

— Этого не жалко, — ответил стройный загорелый мужчина справа от старика. — Он до Кромера недотягивает.

— Дотягивает или нет, но кедив собирается в Вильтшир, нанести больному визит.

— Но это невозможно!

— Будь он проклят! — взорвался другой.

— Это унизительно для всего египетского народа!

Одноногий нагнулся к своему соседу, положил руку на его плечо и спокойно сказал:

— Необходимо предотвратить поездку Аббаса Хильми. Наши друзья в Александрии уже разработали план.

— Как, интересно, можно препятствовать поездке кедива в Англию?

— Аббас Хильми плывет на фрегате «Ком Омбо». Путь до Англии неблизкий. Понимаете, что я имею в виду?

Остальные закивали.

— В любом случае, — добавил одноногий, — Ибн Кадар, капитан, на нашей стороне.

— На него можно положиться?

— Бесспорно. За деньги танцует даже пророк Мухаммед.

В тот момент, когда Фатима, опустившись на колени и широко раздвинув их, откинулась назад, так что ее волосы коснулись пола, музыка внезапно оборвалась: послышалось цоканье копыт, прогремел выстрел, из парка доносились возбужденные крики, и, прежде чем вооруженные стражи Мустафы успели отреагировать, в зал ворвались всадники с закрытыми лицами. Их было пятеро или шестеро, они возникли одновременно с нескольких сторон и, опрокидывая светильники и столы, с криками: «La illah il’allah — Нет бога на земле, кроме Аллаха» начали стрелять по гостям.

Шелли увлек Клэр на пол, закрыл ее собой, и они вместе, тесно обнявшись, откатились за балюстраду.

Нападение длилось несколько секунд. Так же внезапно, как появились, всадники исчезли в ночи.

— За мной! — крикнул помощник мудира Ибрагим эль-Навави и, выхватив ружье у одного из стражников, бросился в темноту, поглотившую всадников, стражники — за ним.

Мустафа Ага Айат дрожал всем телом, однако старался сгладить происшествие, выкрикивая снова и снова:

— Ничего не произошло, все в порядке!

Боксер, усмехаясь, прижимал к себе руку, на которой расплывалось кровавое пятно. Жильбер, дагерротипист, был более всего озабочен судьбой собственной камеры, от одноногого и его собеседников не осталось и следа, а Фатима лежала на ковре без движения.

— Все в порядке? — профессор помог жене подняться и отряхнуть платье от пыли.

Клэр кивнула.

— Ты только посмотри! — воскликнула она вдруг, указывая на полуобнаженную танцовщицу.

В левом плече Фатимы виднелось черное отверстие. Шелли наклонился и повернул ее голову. Из правого уголка губ струилась кровь.

— Скорее, врача! — крикнул Шелли, и Ага, дико озираясь, вторил ему:

— Где доктор Мансур?

Доктор Шафик Мансур, уважаемый руководитель небольшой клиники в Луксоре, приложил большой палец к веку Фатимы и попытался поднять его, затем взял ее за левую руку, но вскоре уронил ее на ковер. Мансур покачал головой и приложил два пальца к шее Фатимы.

— Она мертва, — сказал он тихо.

Клэр зарыдала, и профессор взял ее руки в свои.

— Для меня это слишком, — всхлипывала она.