Операция «Гадюка»

Я вернулся под крышу стадионных коридоров и пошел по закругляющемуся коридору. За дверями были слышны голоса.

Я отыскал голоса.

Они доносились из-за двери неразборчиво, словно во сне. Я приблизился к двери и постарался поймать смысл слов.

Но никак не мог врубиться в музыку фраз…

И тут сзади — ну как так можно попадаться? — раздался спокойный голос:

— Ты что тут делаешь, Гарик?

Наверное, я подпрыгнул или как-то иначе выразил страх, потому что Александра засмеялась. Искренне и без злобы.

На ней красовалась кожаная турецкая куртка, какие носят «челноки», и потертые джинсы. Была она хрупкая и похожа на мальчика. Став взрослыми, такие женщины любят рассказывать, что у них не было подруг и они всегда дрались с мальчишками. Это полуправда, да дело в том, что такие девочки рано развиваются сексуально и их безумно тянет к мальчишкам. Вот они и притворяются сорванцами. В самом деле им это не нужно, хотя порой переходит в привычку. И они до седых волос носят джинсы и короткую стрижку.

— Гарик, — сказала она, — тебе же надо быть там! — Она показала в сторону и вниз. Точно показала — там было поле боя.

— А мне захотелось поглядеть, как вы тут живете, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал естественно.

— Врешь, — сказала Александра. — Оттуда еще никто живым не уходил. Надо будет Рустему сказать.

— Не надо.

— Почему? Если появился какой-то путь снизу, за тобой черт знает кто может пробраться.

Она держала руки в карманах куртки. Но никакого пистолета или ножа там не было — вернее всего, жизнь наверху была куда более мирной, чем на поле боя.

— Я тоже не думал тебя встретить, — сказал я. — Видно, у тебя такая задача — спасать меня.

— Я не собираюсь тебя спасать, — сказала Александра. — Сейчас я позову людей.

— Успеешь. — Я старался загипнотизировать ее, но это было нелегко — к тому же она уже была уверена, что видит именно меня. Я плохой гипнотизер. У меня получается лишь с теми, кто не готов к встрече со мной.

— Я тебя не боюсь, — сказала Александра.

— Слава богу!

— Я с самого начала догадалась, что тебя подослали.

— Я так и не знаю, что все это значит. Расскажи мне.

— У тебя крыша поехала? Чтобы я тебе это рассказала? Да я и трех минут не проживу.

Голоса изнутри приблизились к двери. Те, кто был в комнате, намеревались выйти наружу.

— Беги, — прошептала Александра. — Беги, мать твою!

Я рванул по коридору и, когда увидел приоткрытую дверь, нырнул в нее и успел раньше, чем люди вышли из комнаты.

Мне слышно было, как кто-то спросил:

— Ты что не идешь? Там раскладывают.

— Надоело сидеть. — Это голос Александры.

— Скоро домой поедем.

— Скорей бы.

— Что-то ты не азартная. Обычно бабы азартнее мужиков.

— Я об этом не слыхала.

— А где пленные?

— К Ритке захотелось?

Я придвинулся ближе к двери.

— Тебя не касается.

— Слушай, ты не вешай мне лапшу на уши. «Мерседес» имеешь? Коттедж имеешь?

Она ни слова не сказала обо мне. Разумеется, я не преувеличивал своих мужских прелестей. Значит, у Александры здесь свои интересы. А может быть, ее собеседник не входит в круг доверенных лиц?

Лучше я все-таки выполню просьбу Шейна и проведу его. Без союзников как-то скучно.

Разговор в коридоре замолк — то ли Александра увела собеседника, то ли они зашли в одну из комнат.

Я приоткрыл дверь.

В коридоре пусто.

Я быстро пошел в сторону сорок шестой комнаты. Я старался не перейти на бег — спешить служащие могут, бегать им не положено.

Вот и сорок шестая комната.

Она оказалась двойной, с тамбуром. Правая дверь была заперта, левая поддалась мне.

Ручка у нее была выломана, будто кто-то забыл ключ и не дождался слесаря.

Внутри она была обыкновенной. Возможно, тут располагалась бухгалтерия или отдел кадров. Ведь каждый стадион — организация, которую надо кормить и содержать.

В комнате стояло два письменных стола — друг против друга. Только левый был тяжелым, из темного дерева, и на нем стоял чернильный прибор, увенчанный бронзовым медведем. На правом, ученическом, светлом, лежало толстое стекло, придавившее календарь за 1981 год и полароидную фотографию некрасивой женщины, держащей на коленях плохо различимого младенца.

Окно выходило на пустырь перед ареной, а вот где же выход во внутренний мир, я догадался не сразу. Я тупо переводил взгляд со стола на стол, оттуда на окно. А обыкновенный канцелярский шкаф избежал моего внимания. Хотя он был единственным местом, где можно было что-нибудь скрыть.

Когда же я наконец открыл дверцу, что оказалось нетрудно — она была заперта лишь на щеколду снаружи, — я сразу вспомнил, что граф мне о шкафе уже говорил.

Внутри шкафа было темно, задняя стенка была затянута занавеской до самого пола. Вернее, это была не занавеска, а большая грязная тряпка: задник из спектакля «Собор Парижской Богоматери». Сцена первая — квартал нищих.

Я отодвинул занавес, и сразу стало светлее, потому что там была матовая дверь в мир войны.