Операция «Гильгамеш»

— Ага, значит у нас с Карловичем сходные вкусы… — Легат усмехнулся. — А сколько его любовнице? Я имею в виду оригинал.

— Тридцать пять… Но в последнее время для любовных утех Карлович чаще предпочитает её доноров… Кстати, у нас есть и донор Елены Мефодьевны, его супруги. Ей четырнадцать лет. Так сказать, «Леночка — дубль второй»… Выглядит лет на семнадцать…

— Семнадцать говоришь?.. — Легат задумался. — Трахается?

— Пару недель назад девственность потеряла…

— С кем?

— С младшим донором Карловича. Ему пятнадцать, но выглядит настоящим женихом. Мы его зовем Василием Третьим.

— И у них тоже любовь?

— Мы стараемся, чтобы никто ни на ком особо не зацикливался. Тем более, что Карлович все чаще на сердце жалуется. А у его второго донора, у Василия Второго, сердчишко пошаливает. Так что придется скорее всего у Третьего Васи изымать. Мы с ним уже кое-какие мероприятия проводим. Профилактические, так сказать…

— А почему не у Васи Первого?

— Его из-за печени Карловича пришлось забить. Ещё в прошлом году. Заодно и селезенку старому хрычу заменили.

— Живодеры… — с непонятной интонацией сказал Легат. — Ладно. Давай сюда обоих Милок…

— А Милка всего одна осталась… Старшую на желудок пустили. У Пыловой рак тогда вроде бы обнаружили. Ну, и пришлось забить девчонку… Пылова очень торопила, боялась, что метастазы пойдут. А потом выяснилось, что диагноз ошибочный: опухоль оказалась доброкачественной!

— А девчонку, значит убили? — Легат вновь взял фотографии Милки и некоторое время внимательно рассматривал их.

— Хороша? — спросил Брижинский, заглянув через плечо Легата.

— А снимки той, убитой сохранились?

— Так она внешне, мало отличалась от младшей! У них всего год разницы был.

— Ну, и терминология… — недовольно проворчал Легат. — Забили…

— Понимаю… — Брижинский виновато потупился. — Просто так легче. Если их за полноценных людей считать, кошмары по ночам замучают. «И мальчики кровавые», так сказать… Кстати, у Евгения Львовича, психолога нашего, идея появилась. Он предлагает отрезать у младенцев языки. Чтобы речь вообще не развивалась. Тогда, уровень интеллекта еще понизится…

— Ладно, пойду я… — Легат тяжело поднялся из кресла и, стараясь не смотреть на своего донора, направился к двери.

— А девочек не надо? — растерялся Брижинский.

— Не надо… — Легат, не оборачиваясь, вышел.

— Можно я к Леночке пойду? — жалобно попросился Олег Первый.

— Иди, Олежка, — Брижинский тяжело вздохнул. — И старайся не попадаться мне на глаза. Понял?

— Понял!.. — Олежка счастливо заулыбался и довольный выскочил в сад, где его поджидали простые подвижные игры, вкусная еда, а главное — столько друзей и подруг. И еще много-много самого безоблачного счастья, о котором любому смертному можно было только мечтать…

8. Послание

Брижинский готовился к операции, когда к нему в кабинет явились Никита с Федей, держащим в неуклюжих обезьяньих руках автомат. За ними въехал огромный агрегат жизнеобеспечения с головой Аркадия Петровича.

— Все отменяется, — заявил Никита, вытаскивая из кармана «Макаров». — Располагайтесь удобнее, Аркадий Петрович. А ты, Федя, обожди в коридоре. Можешь пока с девочками поиграть. Во второй палате две с насморком лежат…

Когда вооруженный автоматом обезьяночеловек исчез за дверью, Аркадий Петрович откашливался, что-то не совсем ладилось в месте стыка его трахеи с искусственными легкими.

— Операция отменяется, — повторил Никита, когда дверь за Федей захлопнулась. — И вообще прикрывается наша лавочка. Отныне наши пациенты будут содержаться наравне с их донорами, а Клиника становится психушкой…

— Ты соображаешь, что говоришь?! — дрожащим голосом спросил Брижинский. — Если до Легата дойдет…

— Я-то, как раз, и представляю… — Никита вытащил из кармана диск и, вставил в комп…

«Я говорю в трезвом уме и здравой памяти, — негромко говорил Легат. На экране монитора он был едва различим, поскольку сидел в полумраке. — Это мое завещание. Да, я хочу умереть, коль уж так на роду моём написано. Не хочу уподобляться Фаусту, уступившему искусам Мефистофеля. Я, к счастью, не Фауст, а Брижинский — не Мефистофель. Хотя ситуация похожа… — Легат помолчал. — Лучше уйду из жизни сейчас, чем буду потом неизвестно сколько лет мучиться терзаниями совести. Я не хочу, чтобы мои Олежки погибли. Меня все равно вгонят в гроб мысли о том, что убиты, фактически, мои дети, невинные создания. И всё для того, чтобы я мог продолжать свою никчемную жизнь. В моей смерти прошу никого не винить…»

— Ерунда какая-то… — пробормотал Брижинский и выключил компьютер. — Свихнулся он что ли?!

— Я тоже так думаю, — Никита спрятал оружие в кобуру. — Он в последнее время боль мощными наркотиками глушил. Потому у него крыша и поехала. — Никита взъерошил волосы на голове задремавшего юриста. — Не спите, Аркадий Петрович!

— Не сплю, не сплю… — Аркадий Петрович зевнул. — Кстати, я чего-то подобного от Легата ожидал…

— Я, признаться, тоже, — согласился Никита. — Потому и мобилизовал все свое терпение.