Операция «Юродивый»

– Похоже… В последнее время наш провидец всё чаще касается этой темы. «Четыре года будет литься кровь», «Гитлер капут», «Мы еще покажем им Сталинград!!!»

– Неужели немцы зайдут так далеко?

– Посмотрим… Завтра останешься у нас до вечера, если я утром не окочурюсь. Предлог придумаешь сам. Новый костюм – в шкафу, я его намедни в ГУМе приобрёл. Где награды – Любушка знает… Место на кладбище забронировано давно. Сразу за забором – Лаврентий в курсе.

– Но дядя…

– Не перебивай… За семьей своей смотри в оба глаза. В погоне за Юродивым враги могут опуститься до самых низменных методов.

– В смысле?

– Жену возьмут в заложники или ребёнка, чтобы вынудить тебя отдать им пророка. Поэтому при малейшей опасности – вези всех в Москву, к Любушке. Столицу мы не отдадим – Ванечка не раз об этом говорил.

– Слушаюсь, товарищ комиссар…

Они обнялись.

– Давай без лишних сантиментов, – продолжил Николай Петрович после минутной паузы. – Помнишь: «Чекистом может быть лишь человек с холодной головой»?

– Согласен!

– После Победы – продолжишь работу с настоящим пророком. Лаврентий обещал. А он слово держит!

– Вы, помнится, хотели мне рассказать о том мальчишке, что на фотографии…

– Ах, да… Это и есть настоящий Ванечка Парфёнов. Которого мы вывезли самолётом в Москву сразу после сообщения Гуминского.

– Значит, я ехал в столицу уже с «куклой»?

– А ты как думал? Что мы станем рисковать жизнью товарища Сталина?

– Кому еще известно о той, первой подмене?

– Никому… Ты тоже ни о чём не должен догадываться.

– Ясно.

– После моих похорон подойдешь к наркому – теперь он лично будет опекать тебя, получишь свежую партию предсказаний Юродивого и рекомендации по выполнению задания в условиях военного времени.

– Есть!

– Про Любушку мою не забывай… Следи, чтобы её никто не обижал.

– Слушаюсь!

* * *

За стол сели уже в девять утра.

Любовь Витальевна на правах хозяйки первой взяла слово и произнесла тост за здоровье «единственного, родного, горячо любимого мужчины».

Как только она закончила, в прихожей зазвонил телефон.

Николай Петрович выпил пятьдесят граммов и, не спеша, двинулся навстречу судьбе.

– Да! Есть… Так точно! Понял…

Он положил трубку, как-то странно улыбнулся и, обведя присутствующих хитроватым, может быть, даже плутовским взором, опустился на грубый ковер ручной работы, не так давно подаренный ближневосточным резидентом.

Тетя, на заре юности имевшая опыт работы в медицине, бросилась щупать пульс. Его не было…

Потеряв сознание, она упала рядом.

Впервые с момента дачи обета трезвости Вялову захотелось набраться. Вдрызг. До поросячьего визга. Но телефон снова взорвался какими-то жуткими, совершенно аномальными звонками.

– Старший лейтенант Вялов у аппарата! – сориентировался чекист.

– Здравствуйте, Павел Агафонович! – завибрировал в трубке голос, показавшийся взволнованным и даже чем-то встревоженным.

– Здравия желаю, товарищ народный комиссар!

– Узнали?

– Так точно!

– Николая Петровича позовёте?

– Никак нет…

– Почему?

– Он мёртв…

– Вот как, – Лаврентий Павлович на мгновение замолк. – Вы, наверное, тоже знали о предсказании?

– Так точно!

– Что ж… Царство ему небесное, так, кажется, говорят в подобных случаях?

– Не могу знать!

– Не веруете?

– Никак нет, товарищ народный комиссар.

– И правильно делаете… Сегодня утром на нас свалилась большая беда. Германские войска перешли советскую границу. Надеюсь, дядя успел сообщить вам об этом?

– Никак нет!

– Да не орите вы так, а то у меня перепонки могут полопаться.

– Есть не орать…

– Сейчас авиация противника бомбит Минск и Киев. В полдень по радио выступит товарищ Молотов. И от имени вождя расставит все акценты. Ясно?

– Так точно!

– Кто вас так вышколил? Неужто дядя?

– Это у меня с военной школы, товарищ нарком.

– Я не об исполнительности, а о крике! Вы же взрослый человек. Офицер. Научитесь наконец владеть своим голосом.

– Виноват. Исправлюсь. Вообще-то я тихий. Орать начал от волнения.

– Ладно… Прими мои соболезнования.

– Спасибо!

– И Любови Витальевне передай. Кстати, как она?

– Еле откачали.

– Я думаю… Лишиться кормильца в такое сложное время… Надеюсь, ты будешь присутствовать на похоронах?

– Так точно.

– Тогда и встретимся, служака.

– Есть!

* * *

Сталин надолго впал в депрессию. Отдуваться за него в первый день войны пришлось наркому иностранных дел. Вячеславу Михайловичу Молотову. В полдень из радиоприемника, громкость которого Вялов увеличил до максимума, полилась его сдержанная речь: