Операция «Канкан»

— Не только. О миссии в России и невероятном бегстве я докладывал Канарису. Адмирал тоже был полон подозрений. Конечно, я мог поручиться за тебя. Но зачем? Заодно выяснил твою стойкость. Она не подвела, хорошо держишься и сейчас. От мужества или трусости — не суть важно. Значит, достоин самого главного задания.

Вообще-то, я ожидал его от Серебрянского. В крайнем случае от МИ6. Складывается уникальная ситуация: в той или иной степени в уничтожении Гитлера заинтересованы все они, плюс часть генералитета Оберкоммандо дер Вермахт. На это же прозрачно намекнул Шелленберг. Скоро выстроится очередь желающих шлепнуть любимого фюрера — больше, чем за выигрышными ставками на ипподроме. Особенно когда Красная Армия сумеет прервать полосу поражений.

— Если вы о ликвидации, то сейчас я весьма далек от объекта. Фактически продолжаю работать на Шелленберга. Он запросил у нас и в исследовательском институте в Ванзее сводный доклад о положении на Восточном фронте, потенциале русских. Если сказать проще, составить прогноз войны с Советами.

— Заканчивай, и я попробую переключить тебя на анализ вопросов внутренней безопасности. Будешь искать уязвимости в охране первых лиц, одной из них воспользуешься. Плотнее привлекай англичан.

— Можно перевести Элен в Берлин?

«Дядя» печально качает головой.

— Люди, к которым мы привязаны, делают нас уязвимыми. Англичанка должна была служить инструментом в наших руках, а вышло, что тебя можно шантажировать ее безопасностью. Кстати, навещай ее, но не чаще раза в квартал. И еще о личных привязанностях. Таскаешь с собой этого полукровку Маера, выбил ему эсэсовский чин.

Тут он не прав.

— Граф, у нас боевые части ваффен-СС из славян, мой оруженосец — судетский фольксдойче, сравнительно чистокровный.

— Не путай войска и СД. Он в курсе дела Лемана. Понимает, что ты — Зулус?

— Догадывается.

— Тебе пора избавиться от него. Что, не хочешь? Личные привязанности? Я как раз говорил о них.

— Маер дважды спас мне жизнь. Дело не в привязанности, я уверен, что и в третий раз не подведет.

— Найди другого.

Непреклонность «родственника» настораживает. Он что-то знает или подозревает, но не говорит.

— Слушаюсь. Кадры — в вашей компетенции. Переводите. Предлагаю в берлинскую школу СД. Пусть обучает снайперов.

— Нет! — в отношении Дюбеля он так же тверд, как и с Элен. — Ликвидируй его сам. Я замну расследование.

Граф создает вокруг меня вакуум. Намеренно, последовательно.

Конечно, одному безопаснее. Каждый месяц Гестапо арестовывает кого-то из «музыкантов» «Красной капеллы», подбирается к «дирижерам». Разведывательная сеть из обрывков коминтерновской агентуры поражает своим масштабом. Схваченные выдают других, но шпионские передатчики работают по всей Европе! Порой не знаю, что предпочел бы — нынешнее ледяное одиночество или риск, но с сознанием, что рядом товарищ.

Фон Валленштайна никогда уже не смогу считать ни товарищем по борьбе против фюрера, ни тем более родственником. Он — кукловод. Я однажды сорвусь с ниток, но до поры вынужден исполнять его приказы.

Жизнь Маера с моим переводом из оперативной службы в бумажную обрела размеренность. Он предпочитает ночевать у женщин. Как пророчествовали в прошлом году, в Берлине стало много молодых вдов. У моего помощника их целый список.

Предупреждаю его, что вечером понадобится гражданская рабочая одежда. С поздними сентябрьскими сумерками выезжаем в сторону Потсдама.

— Весной я ликвидировал одного… объекта. Пришло время, чтобы его тело нашли.

Он кивает. Лицо освещено лампочками приборной панели.

— Помню. Как-то утром в начале апреля машина была сильно грязная.

Скорее всего, «хорх» перепачкался, когда я гонял в Магдебург, потом подбирал чешского диверсанта. Маеру не нужно это знать.

— Здесь!

Он прихватывает из багажника лопату и рулон брезента. Полугодовой труп вряд ли приятен на вид и запах.

— Где-то тут… — обшариваю фонариком кусты. — Проклятие! В темноте путаюсь. Попробуй у тех двух сосен.

Ничего не подозревающий, Маер бодро выкапывает полуметровую яму.

— Дальше корни деревьев, герр гауптштурмфюрер. Здесь точно никто не рыл.

Он слышит щелчок взводимого курка и выпрямляется. Направляю электрический луч ему в лицо.

— Копай, Гюнтер. Здесь тебе лежать.

Он на секунду цепенеет, потом тихо ругается. Не на меня — на жизнь, что вот-вот оборвется безо всякого смысла.

— Ничего личного, шеф? Приказ?

— Да.

Он возобновляет свой скорбный труд во глубину… Впрочем, русская классика ему вряд ли знакома. Постепенно гнев Дюбеля персонифицируется на мне.

— Конечно. Уничтожаете осведомленных о делах СД. Не думаете, шеф, что сами на очереди?

— Такая служба. Никому не дано жить вечно.

Минут десять продолжается молчание. Слышно только шуршание лопаты и сопение.

— Ждете, Валленштайн, что выдерну пистолет? Тем облегчу выстрел. Не ждите.

Дело ясное, он что-то затевает. После айнзацкоманды никто из нас не дрогнет. Когда спускаешь курок, помощь не нужна. На всякий пожарный отступаю на шаг, и следующая лопата земли летит мне в лицо!