Операция «Канкан»

— Спасибо за комплимент, — я и дальше вовлекаю его в разговор, а сам просчитываю расстановку. Пуль могу избежать двумя способами. Заслониться его телом… Оно слишком мелкое, чтоб меня защитить. Да и не перекрою сектор обстрела обоим. Резко кинуться вперед, сбивая прицел, одновременно выхватить свой вальтер? Надо продержаться, пока на звуки пальбы подоспеет Дюбель, он в сотне метров. Проклятие, все не то! Даже приставить ствол к голове «родственника» не успеваю — снимут раньше.

— …Это не комплимент. Судите сами. Убийство чекиста в Казани. Выдержка под пытками в Абвере. Хладнокровная ликвидация Чеботарева. Того же Лемана — вашего коллеги. Вы готовы на что угодно ради выживания.

— Граф, я чрезвычайно тронут. Но не услышал ни единого доказательства работы на русских.

— До сегодняшнего дня их было много, все косвенные. Например, ваше письмо о плане «Барбаросса» в русское посольство.

Мой негодующий жест вызывает беспокойство стрелков.

— О «Барбароссе» в той или иной степени знали многие тысячи! Если и пришло какое-то письмо, почему я?

— Стиль, мой дорогой. Вы не просто привели факты. Всего несколько фраз, в них заключена общая оценка положения. Не нужно быть гением, чтобы понять — текст составлял аналитик. Круг подозреваемых сузился.

— Так. Еще?

— В Минске, зимой. Видели слежку?

— Признаться — нет.

— А это была последняя проверка перед продвижением по линии СД. Наружка доложила — ничего предосудительного, в здание НКВД не заходил, общался с людьми, подходящими под потенциальные контакты. Один раз заглянул в квартиру на углу улицы Революционной…

— Граф, перечисленного вами достаточно для подозрений. Если эти улики сдать в Гестапо, меня непременно пустят в разработку. Но даже для ареста мало!

Он тоскливо смотрит на стрелка.

— Но у нас не следствие и не суд. Ты убивал людей, всего лишь страхуясь. Мне отказываешь в таком праве?

— Тогда к чему разговор? Хотите — резко суну руку за отворот куртки, и ваши двое закончат беседу.

— Не спеши. Я не предъявил последнее доказательство.

Сволочь держит театральную паузу и долго затягивается. Я принципиально не курю с ним.

— Было очень сложно. Война, в России засекречены даже домовые книги. Агентов мало. Но мне удалось.

— Что? Не тяните, а то я сам выстрелю!

— Тебе некуда торопиться. Слушай. Мой человек поднял документы на Неймана-старшего. Действительно, дата ареста правильная, еще в начале месяца. И табель выхода на работу соответствует. А вот у зубного врача твой отец побывал, когда мы свели знакомство в камере. Обычная ошибка НКВД. Кажется, все подчистили, даже маму схватили для правдоподобия. Но жизнь — штука сложная, сохраняется слишком много следов, чтоб замести их все. Скажешь, это злонамеренная фальшивка дантиста, чтоб списать и спереть протезное золото? — он замечает мою протестующую гримасу. — Не исключено. Но количество совпадений запредельное. Ты — русский агент, Теодор, давно сидящий без связи.

— Нет. Но вас ни в чем убедить не могу. У меня есть предложение. Сейчас встаю и медленно иду к машине, руки держу на виду. Раз уверены, что иначе нельзя, командуйте своим стрелять. Прощайте.

Очень плавно поднимаюсь. Конечно, я никуда не пойду. Вот выдерну ствол и прихвачу «дядю» в ад, если только первая же пуля его компаньонов…

— Обожди. У меня есть предложение. Шанс выжить, не буду скрывать, исчезающе мал. Но он есть, тем более с твоим везением — уничтожать других и выплывать самому на их крови.

Я стою напротив Валленштайна. Куртка распахнута, так удобней, чем начинать сидя. Громилы ждут, что полезу за оружием, но мне проще рубануть в кадык. Мы оба уже покойники. Тянуть не буду, вдруг пропадет решимость умереть… Тогда раскисну, признаюсь, начну сознаваться, выторговывая минуту за минутой… Нет, позволю лишь один вопрос, чтоб стрелки чуть расслабились, мол — дружеская беседа продолжается. И после ответа сразу атакую. Сдохни, тварь!

— Какое предложение, граф?

Он поднимает голову, открыв беззащитное горло, смотрит в глаза…

— Убейте фюрера, Теодор. Или англичанка умрет.

Глава 38. Танкист

Через год после освобождения чета Серебрянских начала появляться на площади Дзержинского. Абакумов случайно встретился в коридоре и отвернулся. Берия торопливо кивнул в ответ на приветствие. Никто не рукоплескал экс-заключенным, никто их не унижал. После германского вторжения градус внутренних склок и подковерных игрищ упал практически до нуля. У людей было общее дело. Общая цель. Общий враг. И очень много работы. Война сорвала большую часть шелухи.

Войной было пронизано все. Когда немцы снова захватили Ростов и рвались к нефти, разведчики, больше полагающиеся на анализ, чем на оптимизм Совинформбюро, отдавали себе отчет — положение хуже, чем осенью сорок первого, с панцер-гренадерскими дивизиями Вермахта у Москвы. Утрата Волги и Кавказа была бы горше потери столицы! Доставленный с Закавказского фронта эсэсовец был для чекистов живым воплощением трещины в немецких надеждах.