— Спасибо, — поблагодарил Рой на всякий случай.
В ответ из телевизора раздался выстрел. По неуничтожимому сотруднику снова промазали. Сотрудник, к данному моменту уже должный впасть в полный маразм — если не от качества, то уж точно от количества полученных по голове ударов — бодро отстреливался короткими очередями из несуществующего оружия, и даже пустяковым недержанием страдать не думал.
Прямо Голливуд, а не средневосточная, славящаяся глубокой психологичностью и относительной достоверностью, киноиндустрия.
Рой убавил звук до минимума, оставив изображение на случай внезапных новостей, и принялся маяться выбором между добросовестностью и добропорядочностью.
С одной стороны, раз уж все равно он сидит в засаде, самое время осторожно, по–соседски, прощупать квартиру физрука-Димитрия. Тем более что живет тот, если не наврала Марь Филипповна, прямо внизу, наискосок от занятой ведомственной тридцать третьей. С другой — после небольшого нагоняя, только что полученного от шефа, использование магии без очень веских причин вполне могло расцениваться начальством как первостатейная наглость.
За окном все еще поливало. То есть, не поливало, а так — моросило сквозь солнышко, обещая в ближайшем будущем развесить по небу роскошную сочную радугу. У Роя прямо мурашки по загривку побежали от желания выйти и полюбоваться умытой листвой и ожившей после жаркой сухости травой. А еще лучше — пройтись босиком, вдохнуть полной грудью влажный ароматный воздух; может, даже ощутить последние мелкие капельки уходящего дождя…
— На, ощущай, — очень недовольный и очень мокрый Ерик не преминул помочь с изъявленным желанием в лучших традициях мелкой нечисти.
Под ногами тут же расползлась мокрая липкая глина, а по всему телу и в особенности над головой — мерзкая влага. В ноздри ударил запах прелой сырости и чего–то живого, мелкого, убийственно многоногого. Видимо, окрестности, выбранные Ериком для реализации безотказной схемы, кишели мокрицами и прочей ползучей пакостью.
Рой ошалело выдохнул, чувствуя весь спектр эмоций человека, которого без предупреждения окатили из садового шланга. И уже собрался чем–нибудь ответить, как Ерик насторожился и принялся транслировать усиленную безысходность. Запах ползучей пакости немедленно пошел на убыль — похоже, для нее это тоже оказалось слишком.
Подавив первый порыв отправиться вслед за многоножками, Рой поспешно истончил канал до необходимого минимума и настроился на представление.
Невдалеке, перед чахнущим под дождем Ериком, появились две ноги, обутые в суровые армейские ботинки, размера примерно двенадцатого–тринадцатого. То есть, по местным меркам — сорок четвертого или сорок пятого.
Ерик тут же почувствовал, что перебрал с минимализмом, поэтому срочно немного подрос — встряхнулся и слегка распушился. Совсем слегка — ровно настолько, насколько позволила легенда о давно мокнущем на улице и очень несчастном существе. Какое именно существо выбрал Ерик для завхоза–буки, Рой пока не понял, догадывался только, что не рыбку и не птичку. Напарнику он в этом вопросе доверял полностью. Знал, что не подведет и обернется именно той животиной, мимо которой объект запросто пройти никак не сможет — обязательно сжалится и заберет домой.
План потому и назывался безотказным, что Ерик каким–то образом четко срисовывал тайное желание того, кто брался в разработку, проникал в жилище, а там уже разворачивался в полную силу и действовал по обстоятельствам. Накладок до сих пор ни разу не возникало. Ну не считать же проколом обращение в маленького пушистого кролика, едва не послужившего обедом милой эскимосской семье?
В конце концов, в дом ведь Ерика тогда все равно принесли.
Появившиеся ноги ступали веско — не так, чтобы быстро, но и не волочились по размокшей глине. Чувствовалось, что человек в армейских ботинках никуда особо не торопится. При всей заявленной массе тела, следующей из простенького уравнения — плотность грязи к глубине оставленного следа — уверенности в поступи не наблюдалось, скорее привычка, дошедшая до машинальности.
По представлениям Роя, завхоз, то есть, человек, Заведующий Хозяйством — вслушаться только в эти два слова! — ходить должен был немного по–другому. Да у той же Марь Филипповны в одном жесте хозяйственности больше, чем во всей походке выцепленного Ериком гражданина.
Носитель, как есть, носитель.
Изображение слегка дернулось. Видимо, Ерик, замучавшийся мокнуть в неподходящий для водной среды форме, принялся перетаптываться с лапки на лапку.
Веско ступающие ноги замедляться и не подумали.
Рой напрягся.
— Спокойно, — выдал соответствующую эмоцию Ерик.
То ли фыркнул, то ли чихнул и, судя по замелькавшей картинке, кубарем скатился на предполагаемое место следующего шага.
— Ох, ты ж! — донеслось из заоблачной выси, вперемешку с уже знакомой табуированной местной лексикой.
Рой успел задохнуться от густого запаха ваксы пополам с гуталином, а затем изображение почернело.
— Готово, — отрапортовал Ерик, тут же свернувшийся клубочком в сухом тепле.
Карман? Рукав?