Операция «Купюра»

Чёрное кисейное платье раздувалось колоколом, осиная талия была перехвачена серебряным поясом. Раскосые глаза, будто бы подведённые углём брови, сочные вишнёвые губы ярко выделялись на смугло-бледном лице. Локоны цвета воронова крыла рассыпались по плечам, и на еле заметной груди звенели старинные украшения. Именно на Крыхман Чесебиеву была разительно похожа Дарья, потому бабушка и отдала ей свои ожерелья и серьги. Их внучка сегодня надела в первый раз и очень боялась, что хоть одна монетка отвалится и потеряется – ведь украшениям этим было уже очень много лет.

Дашке было тринадцать, когда бабушка дрожащими от слабости руками отдала ей кованую шкатулку, наказав беречь её в память о своих славных предках. И вскоре после этого Крыхман умерла – осенью восемьдесят седьмого, не пережив гибели любимого своего сына. В конце октября, как раз в день рождения внучки, её похоронили в Сочи.

А вот у деда Ивана не осталось даже могилы – нигде, на всей земле. Во время обороны Киева в сорок первом он погиб от прямого попадания вражеского снаряда, о чём много лет спустя рассказал присутствовавший при этом однополчанин. Но Иван Грачёв так и считался пропавшим без вести, к тому же был в солдатском чине, и ни копейки за него вдове не заплатили…

Сашка с Дарьей тут же взялись под ручку, начали взахлёб болтать о каких-то знакомых из Консерватории. Грачёв, глядя на них со стороны, подумал, что Дашка куда больше похожа на Минца, чем на него. У них были очень похожие голоса, и одинаковая манера говорить – страстно, с придыханием, словно бы вполголоса. И глаза у них горели при этом, как у кошек – видимо, от какого-то особого, неведомого Всеволоду чувства любви к музыке.

– Ты обрати внимание на то место, где… – увлечённо наставлял Дарью Минц. Дальше Всеволод не расслышал. Он ещё раз осмотрел свои ботинки и поспешил пройти на место, чтобы там, пока концерт ещё не начался, отполировать обувь кусочком ветоши.

Грачёв устроился в откидном кресле, немного повозился с ботинками, вытер пальцы салфеткой. И тут же, взглянув на часы, забеспокоился – ведь уже, считай, двенадцать. Наверное, скоро появятся первые результаты проверки фотороботов по картотекам, надо будет думать, что делать дальше. А он тут торчит, не понятно для чего, ведь всё равно толку никакого. Вот Сашка – это да, у него две страсти в жизни – женщины и музыка. Если он только видит пианино или рояль, сразу же выпадает из привычной жизни.

Они с Дашкой, помнится, часами разбирали музыкальные произведения. Обсасывали каждую деталь. Форте-пьяно, крещендо-диминуэндо, диез-бекар… Счастливые люди, думал Всеволод, почёсывая мизинцем бровь. Конечно, у Дарьи это от мамы Лары, а у Сашки, видимо, от отца. Грачёв Льва Бернардовича видел пару раз, правда, уже давно, в свои университетские годы. И, честно говоря, никак не мог понять, что их свело с Кирой Ивановной, музыкальные вкусы которой не поднимались выше уровня хора имени Пятницкого. Наверное, Льву Бернардовичу хотелось жить в Ленинграде – это ясно. И, в его случае, переезд спас ему жизнь, потому что всю остальную семью в Минске уничтожили фашисты.

– Ты только спокойнее, Дарьюшка! – продолжать напутствовать сестру Сашка, прогуливаясь с ней вдоль сцены. Несмотря на то, что оба были очень худыми, паркетный пол громко скрипел под их ногами. – Ты забудь, что здесь много народу. Играй так, будто ты одна. Для себя, понимаешь? Это мне много раз помогало…

В зале пахло, как всегда в таких местах, туалетом, пылью, духами и апельсинами. Всеволод с каждой минутой скучнел, раздражался и не понимал, что его привело сюда. Скорее всего, он хотел сделать приятное маме Ларе, заменить отца, который, наверное, присутствовал бы здесь сегодня.

Но сейчас ему отчаянно захотелось сбежать отсюда, скатиться по лестнице, схватить в гардеробе свою дублёнку и укатить на Литейный. Хоть бы Дашка скорее отыграла, а там можно договориться с Минцем, чтобы он их с мамой Ларой отвёз на такси домой. А уж он-то тем временем займётся делом, которые уже занимало все мысли и чувства…

Мечта Грачёва сбылась, и Дарья первой под аплодисменты вышла на сцену. Там, наверху и в отдалении, она показалась брату очень взрослой и какой-то чужой. Тем временем запыхавшаяся мама Лара пробралась к ним, силе на свободное место и замерла. Она была в очень красивом, чёрном бархатном платье, с жемчужным ожерельем на груди, В ушах у неё белели такие же клипсы, на пальце светилось кольцо, тоже с большой жемчужиной.