Операция «Мрамор»

Все находящиеся на крыше разом открыли прицельный, насколько это было возможно, огонь. Никулин выскочил на полосу, прицельно стреляя с отсечкой по два. Имитация атаки. Иногда такое срабатывало и повергало противника в ужас, заставляя отступать. Но перед ними был противник с атрофированными чувствами. Страха никто не испытал. Первые ряды тварей редели, но позади их было достаточно. Пули проходили сквозь тела оживленных, и если это не было прямым попаданием в голову, нисколько их не изумляло. Носов, потихоньку отползавший, резко повернулся, вскочил и побежал со всех ног от заправщика. Нападавшие, увидев ускользающую добычу, тут же перенесли огонь на него.

Раздался взрыв, и заправщик запылал, разбрызгивая остатки топлива на тварей. Огненная волна скрыла Носова от прямой видимости. Загоревшиеся твари противно заверещали, замахав руками. Никулин, присев на колено и держа бегущего Носова в прицеле, радостно улыбнулся:

— Они боятся открытого огня! Мы заставили их бояться! Уже не зря.

— Командир, у меня все. — Это Ключевский.

— И у меня пусто, — сказал Бурцев. — В «Вереске» еще полмагазина, но это здесь как пневматика…

— Мой последний патрон ушел в заправщик, — сказал Боря.

Никулин посмотрел на автомат. Осталось четыре патрона. Носов добежал до командира, присел к нему и протянул свой АК:

— Прячьтесь, товарищ командир, я еще повоюю! А вам как-то объяснять придется все это. Я объяснять не смогу. Давайте вы будете объяснять, а я еще постреляю.

Он развернулся и открыл огонь из пулемета, неистово поливая очередями взлетно-посадочную полосу.

— Нате вам, суки поганые!!!

Твари обошли горящих и начали быстро приближаться. Никулин мгновенно переставил магазин из автомата Носова в свой. Прицелился, выстрелил. Прицелился, выстрелил…

Бывшие на крыше бойцы попрыгали вниз и задраили люк. Вытащили ножи. Бурцев вновь осмотрел раненых. Петя Палыч застыл навсегда, а Федя Беркут неслышно стонал. Вася сжал «Вереск». Так просто они сюда не войдут. По крайней мере, первая десятка. Френсис молился. Виктория не могла ни на чем сосредоточиться. Мысли летали с одной на другую, но над всеми довлело ожидание боли и смерти…

У Ключевского было разорвано ухо и рана в предплечье. Несколько попаданий в бронежилет. Но он их не видел и не чувствовал. Были раны и у остальных. Но сейчас, в этой ситуации, они были слишком незначительными перед грядущим…

Викторию трясло. А сквозь шум выстрелов ей начал слышаться какой-то свист. Наверное, это была горячка. Она никогда не считала себя трусихой. Но здесь, когда смерть была столь реальна и одновременно нереальна (а как еще назвать то, что к ним приближалось?), хотелось кричать. Понимая, что все бесполезно. А нарастающий свист в ушах — это приближение кары за все то, что сделано в этой жизни не так. Предзнаменование конца…

Коробка была пуста. И Носов отбросил бесполезный теперь пулемет. Вытащил нож и пистолет.

— Вот он я, — заорал он, отступая к пропасти.

Два патрона. Никулин замер. Надо же было последними пулями положить кого-то очень значимого. Так обычно в этих дурацких фильмах про войну, разве нет? Только масса нападавших, хоть и прореженная, была слишком однородной. Они даже перестали стрелять и просто шли. А может, у них тоже кончились патроны? Краем глаза Михаил увидел лик Михаила Тимофеевича Калашникова… Оружие не подвело. Подвела вся эта электроника и вера в нее. Нет, подумал Никулин, верить надо во что-то другое. Более светлое и возвышенное. Последние секунды матча. Овертайм проигран. Но, может, хоть по очкам победа будет за российской сборной? Твари были в пятидесяти метрах. Прятаться в контейнер Никулин не хотел. Он будет драться до последнего. Спасибо вам, дорогой тезка, спасибо вам, Михаил Тимофеевич, скоро увидимся. Жизнь прожита не зря. Умереть на поле боя достойно солдата. А обратить себя он не даст. Обязательно застрелится, хотя и противно от этой мысли. Он, Михаил Юрьевич Никулин, играл за сборную, воевал, спасал заложников и наказывал бандитов. Жаль только, что сейчас спасти гражданских уже не получится. Но он сделал все, что мог. Бог судья. Никулин выбрал цель. Носов орал на полосе, постреливая из бесполезного пистолета. В ушах нарастал пронзительный свист, который сначала казался шумом в голове, а теперь становился чем-то до боли родным и знакомым. Лик Калашникова блеснул на автомате. Последняя шайба… Никулин нажал спуск. И в тот же момент над головой с реактивным ревом пронеслась могучая сила, заставившая задрожать горы. Перед Никулиным с грохотом выросла стена огня, которая в доли секунды смела нападавших тварей. Звено истребителей прошло над старым аэродромом.

— Цель отработана, возвращаюсь, — доложил командир звена, закладывая круг.

Носов скакал по полосе, держась за раненое плечо и радостно матерясь. Никулин мощно выдохнул и, устало заглянув в контейнер, с радостью сказал:

— Дождались. Наши.

Его голос перекрыл стрекот винтов. Из пропасти выскочили вертолеты, зависнув над полосой.

Голос в наушниках принадлежал Хасанову:

— Майор Никулин, слышите? Михаил Юрьевич, начинайте эвакуацию.