За несколько дней до дня тезоименитства государыни императрицы Петергофский парк был приготовлен к вечерней иллюминации. Несмотря на дурную погоду, Новый Петергоф принял праздничный вид. Всюду мелькали флаги, щиты, ковры и транспаранты. Рано утром прошел сильный дождь, потом он прекратился, а в десять часов возобновился опять. У Большого дворца стояла, невзирая на ливень, толпа народа, жаждавшая увидеть их императорских величеств. Артемий Иванович снисходительно посмотрел на них и прошел мимо, шлепая калошами по рябившим от капель лужам. У готических домов он увидел собрание хорошо одетых людей с кожаными папками под мышками и с раскрытыми зонтиками, перед которыми держал речь сам Черевин.
– Когда мы подойдем к Фермерскому дворцу и я проведу вас внутрь собственного садика Их Величеств, вы все должны будете встать не ближе двадцати саженей от террасы. Никаких разговоров не допускается. Никто из вас не должен самостоятельно произносить поздравления государыне императрице. Вы встанете и молча будете ждать, пока их величества не соизволят выйти к вам сами. И не сметь выходить из строя! По знаку профессора Черни вы начнете петь ваши куплеты. По окончании пения профессору Черни будет дозволено преподнести ее величеству букет. Если императрица милостиво согласиться выслушать еще несколько ваших куплетов, вы можете исполнить их, но не более чем десять минут.
Пожилой мужчина с огромным букетом живых цветов, увитым лентой с надписью «От общества хорового пения «Liedertafel», согласно кивнул.
– И чтоб ничего лишнего. Вот эти два человека будут находиться среди членов общества…
– Но они же не умеют петь! – воскликнул профессор Черни.
– Как? Они не будут сопеть! Они будут охранять императора, – отрезал Черевин, не расслышав. – Они это умеют.
– Я тоже умею охранять императора! – воскликнул Артемий Иванович.
При виде его глаза начальника царской охраны округлились, а усы зашевелились от изумления.
«Хитер, шельма! – подумал Черевин. – Его Федосеев по всей империи ищет, уже попугай его только и скрипит: «Где Владимиррров? Где Владимиррров?», а он вон где! В Петергофе!»
Черевин поднял глаза и увидел в окне своей канцелярии узкую спину Федосеева, который наливал из лейки воду попугаю.
– Я за государя хоть в огонь, хоть в воду! – продолжал Артемий Иванович, истово крестясь. – Любой грех на душу приму! Хоть наследника, хоть …
– Молчать! – закричал на него Черевин, холодея от страха, и даже его грачиный нос пуще покраснел, словно на морозе. – Смирно! Встать в строй!
Артемий Иванович послушно сделал поворот кругом и приложил правую руку к полям котелка. Поняв, что в сложившейся ситуации безопаснее всего взять Владимирова с собой, Черевин построил хористов в колонну по двое и повел их по аллее мимо Готической капеллы к Фермерскому дворцу, окрашенная в соломенный цвет крыша которого просвечивала за деревьями. Дождь прекратил лить, и хотя профессор беспокоился, что сырость не позволит исполнить намеченную программу должным образом, было решено мероприятие не отменять.
По приказу начальника царской охраны оба его агента, косясь на Артемия Ивановича, провели хористов в довольно обширный садик с востока от дворца, замкнутый с трех сторон перголой из двух рядов четырехгранных колонн из бременского песчаника. Колонны заплетал плющ, витис и камчатская шизофрагма, которые лезли из терракотовых ваз, венчавших колонны, и извивались по деревянной обрешетке.
Ближе к оштукатуренной кирпичной стенке, замыкавшей садик с востока, пространство заполняли пышные цветники и пальмы в кадках, над которыми возвышалась скульптура томно потягивавшейся обнаженной «Ночи». Где-то у ног «Ночи» журчал фонтан, но за высокими листьями растений его не было видно. Покрытая дождевыми каплями темная бронзовая кожа «Ночи» заставила Артемия Ивановича передернуть плечами от холода и он поспешно отвернулся от нее, не в силах выносить вида этой пусть и металлической, бездушной, но все-таки совершенно голой девушки в такую дурную дождливую погоду.
– Господин профессор! Построить песенников в две шеренги! – приказал Черевин. – Что бе-бе, ме-ме? Я сказал: в две шеренги! Как? Раком! Вот от сих и до сих. Ты, – Черевин ткнул пальцем в Артемия Ивановича, – на правый фланг в третью шеренгу. И чтоб я тебя не видел!
Профессор поставил своих хористов лицом ко дворцу и велел раскрыть папки. Черевин подскочил к одному из хористов и вырвал у него из рук папку.
– Будете смотреть к соседу! – отрезал он и подошел к Артемию Ивановичу. – Грибы! – заорал он. – Откуда у вас грибы?!
– У входа росли-с! – испугался Артемий Иванович, не понимая, почему обычные грибы привели в такое возбуждение начальника царской охраны. – Гриб-боровик, отличный. Без червяков-с! – Артемий Иванович разломал гриб и сунул его прямо в нос Черевину.
Черевин выбил гриб из рук Артемия Ивановича и тот разлетелся мелкими шмотьями.
– Держите папку! Хоть руки будут заняты.