Операция «Наследник», или К месту службы в кандалах

Ландезен тем временем не оставлял своих попыток найти кратчайший путь к пышному бюсту облюбованной им дамы и поляк, воспользовавшись его отсутствием, взял французскую газету. Фаберовскому бросилась в глаза статейка, посвященная вынесенному пять дней назад Парижским судом исправительной полиции приговору по делу об изготовлении русскими бомбистами разрывных снарядов. Сразу найдя глазами фамилии обвиняемых, поляк с изумлением обнаружил в списке осужденных Ландезена. Семь человек получили по три года тюремного заключения и отправлены в тюрьму Ля Рокет, а Ландезен заочно, как не найденный полицией, приговаривался к пяти годам. Так вот причина того, почему Ландезен едет на пароме, сбрив усы!

«Я был несправедлив к пану Артемию! — подумал Фаберовский, откладывая газету. — Но теперь я рассчитаюсь с этим жидом!»

— Dreck mit pfeffer! [8] — выругался Ландезен, возвращаясь на скамейку. — Какая-то шикса, а возомнила о себе невесть что!

— Что, не получилось? — ехидно спросил Фаберовский.

— На этих немок нужно слишком много времени, — посетовал Ландезен. — С ними надо вздыхать, говорить о любви… Мне больше нечего делать, кроме вздыхать! Француженка бы из простого любопытства пошла со мной в каюту!

— В случае пана, на мой погляд, потребно приложить все усилия, и даже игнорировать ее мужа, который вместе с двумя своими дочками в любой момент может прийти сюда с кормы. Ибо пять лет сурового воздержания будут пану Ландезену тяжелы.

Сигара выпала изо рта Ландезена и, задержавшись по пути вниз на его шелковой жилетке, прожгла дыру.

— Foutre! — вскричал еврей и в ярости вышвырнул сигару за борт. — Кто вы?!

— Как же угораздило пана схлопотать пять лет?! От нас с паном Артемием Рачковский хотел избавиться, выслав до Якутску, а пана Ландезена, то значит, он решил сховать в тюрьме Ля Рокет… Но пан Ландезен спрытный, он убежал… Ай-яй-яй, как нехорошо.

— Фаберовский! — взвыл Ландезен, узнав поляка. — Я полагал, что вы в Сибири!

— Как видите — нет. Может, пан угостит меня в честь нашего повидания?

Ландезен обречено кивнул и они направились в буфет.

— Поведайте, пан, а куда Рачковский дел наших ирландцев после того, как его люди взяли нас на шхуне по приходе до Остенде? — спросил Фаберовский, пока они за столиком ждали стюарда.

— Да никуда они не девались! До сих пор ходят к Рачковскому в консульство и клянчат обещанные им за Джека Потрошителя 20 тонн динамита…

— Недобрый человек пан Рачковский. Обманул ирландцев, не оборонил пана Ландезена, выслал до Сибири нас с паном Артемием… А ведь мы для него посадили на пост комиссара лондонской Столичной полиции Джеймса Монро.

— Да этого Монро две недели назад отправили в отставку! — махнул рукой Ландезен.

Весть об отставке Монро была скорее утешительной для Фаберовского. Монро знал об их делишках с Джеком Потрошителем и ирландцами практически все, кроме того он сам приложил к ним руку и до тех пор, пока он находился на посту комиссара, они с Артемием Ивановичем всегда были нежелательными свидетелями для комиссара. Теперь же Монро не надо было бояться за свое место, а поляку — за свою жизнь.

— Я разумею, это вместо пана Ландезена французский министр внутренних дел Констан получил от царя Анну? — спросил Фаберовский, не давая еврею передышки. — Какая несправедливость! Как дорого стал пану Рачковскому этот процесс?

— Я ссудил бомбистам в общей сложности около десять тысяч франков, выданных мне Рачковским, за что был благодарно избран кассиром кружка.

— О такой должности можно только мечтать! Пан не одолжит мне немного денег? А то у меня осталось только на телеграммы до Парижу, до газет и в Сюртэ, до мсье Горона о бегстве пана Ландезена на этом пароме от французского правосудия.

— А много ли вам надо, мсье?

— Это зависит от того, останется пан Ландезен в Лондоне или двинется дальше, не задерживаясь.

— Двинусь дальше.

— Тогда оставьте себе денег на билет.

— А если останусь в Лондоне?

— То еще лепшей. Я порекомендую пану каморку под лестницей в Уайтчепле на Брейди-стрит, прямо напротив старого еврейского кладбища. Она выйдет дешевле, чем билет на пароход или погребение на действующем еврейском кладбище.

— У меня нет денег, — с тоской в голосе ответил Ландезен.

— Давайте посмотрим. Выворачивайте карманы. И дайте мне портмоне.

— Десяти фунтов довольно?

— Пятьдесят.

— Двадцать.

— Сорок. Не жмотьтесь, пан Ландезен.

— Тридцать.

— Нет, мсье, больше я не уступлю ни пенни.

— Тридцать пять.

— Добже, — согласился поляк и протянул руку.

Ландезен достал пухлый бумажник и, не раскрывая его, долго ковырялся внутри пальцами.

— Что же пан Ландезен теперь собирается делать? — спросил Фаберовский, убирая деньги.

— Представляете, как я был поражен, прочитав в газетах, что суд не только приговорил бомбистов к трем годам тюрьмы, но и меня заочно к пяти годам тюремного заключения! Я объявил своим знакомым, что уезжаю на несколько дней, чтобы по возвращении реабилитировать себя от возведенного на меня бомбистами обвинения, и бросился к Рачковскому. На что Петр Иванович спокойно ответил, что мне не остается ничего иного, как навсегда исчезнуть.