Операция «Престол»

— Сережа? — закурил новую папиросу Садовский. — С этим все проще! Исписался и поставил точку!

— Но ведь всего тридцать лет! — возразил Алексей.

— Да какая разница! — воскликнул Садовский. — Его деревня была уже никому не нужна, а воспевать до бесконечности кабаки было уже невозможно! Да и не дожил бы он до этого времени! Демьян Придворов и тот споткнулся, чего же говорить о Есенине? Да и водка свое дело сделала. Не мог он пить, а пил…

Они проговорили о литературе еще час, после чего гость распрощался с Садовским, который просил его бывать у него «запросто».

Когда Алексей ушел, он сказал вовпросительно смотревшему на него Глебову:

— Конечно, он Анненков, но у меня какое-то ощущение того, что он приходил к нам не только из-за этого Лихачева…

— Мне тоже так показалось, — вступила в разговор Надежда Ивановна.

— Ладно, Борис Александровчи, — пожал плечами Глебов, несколько недовольный столь сдержанной реакцией, — поживем — увидим…

Глава VI

Алексея они увидели уже через неделю, когда он явился в гости с большим тортом.

Галантно поцеловав Надежде Иванове руку, он протянул ей торт.

— Спасибо, — улыбнулась та.

При этом она, как и в прошлый раз, не смотрела ему в лицо. Как успел заметить Алексей, ее взгляд по-настоящему оживал только тогда, когда к ней обращался муж, да и то на мгновение.

— Извините, Алексей, — сказала Надежда Ивановна, — я не успеваю с обедом, так что посидите пока с Борисом Александровчием.

— Присаживайтесь, Алексей Петрович! — Садовский указал на стоящий рядом с его креслом стул.

Говорил он хоть и негромко, но особенно и не таясь:

— Судя по их же сводкам, дела у большевиков все хуже и хуже.

— А мне кажется, что в последние дни фронт начал стабилизироваться. После полутора месяцев непрерывного наступления немцы выдыхлись…

— Что это вы, Алексей Петрович, — усмехнулся Садовский, — решили заговорить словами Совинформбюро? А что касается остановки немцев, то это просто тактическая передышка перед решающим броском на Москву, Петербург и Киев…

— А зачем он нам, этот решающий бросок? — спросил Алексей. — Почему вы так уверены, что приход немцев принесет нам освобождение, а не рабство? Ведь мой отец погиб в войне с ними, а ту войну, помнится, тоже сначала называли отечественной, а не империалистической.

Садовской внимательно посмотрел на Демьянова, тот взгляда не отвёл.

— Если вы ко мне пришли из НКВД, — улыбнулся Садовский, — то напрасно. Там уже давно знают о том, что я не верю ни социализмы, ни в какие революции, а приход большевиков считаю величайшим несчастьем для России. И если вы хотели услышать именно это, то, считайте, что услышали! Если же нет, то не надо меня провоцировать! Скажу больше, я не верю в то, что вам так уж интересно тратить время на прикованного к креслу калеку и беседовать о вашем родственнике и Есенине. Да и зачем НКВД в столь сложное для страны время тратить на всеми забытого инвалида? Что бы узнать мое мнение о вашей власти? Так там оно давно известно! Но зачем-то ты вы ко мне ходите! Зачем? Я прав?

— Продолжайте, Борис Александрович, — кивнул Алексей, — я понимаю и принимаю все ваши сомнения. И своими тоже поделюсь.

В этот момент в комнату вошел Глебов.

Он тепло поздоровался с Алексеем и уселся на диван.

— Вы, — взглянул на него Садовский, — как нельзя вовремя, Владимир Николаевич, поскольку у нас с Алексеем Петровчием начался весьма интересный разговор!

Глебов кинвул и взглянул на Алексея.

— Скажу честно, — продолжал Садовский, — я бы никогда не стал встречаться с вами, если бы не знал рекомендовавшего Владимира Николаевича, — он повернулся к Глебову, — человека тридцать лет. Поэтому и согласился на встречу. Вы оказались именно таким, каким он и рекомендовал вас: умным, самостоятельно мыслящим человеком. Странно другое! Вы молодой и здоровый человек, вас вот-вот призовут в армию, а вы ходите в самый разгар решающей битвы под Москвой и наводите справки о каких-то ушедших в мир иной родственниках! Что дальше, позвольте вас спросить? Поинтересуетесь, не ли был я знаком с Львом Толстым или Бунинным?

— Нет, — усмехнулся Алексей, — не поинтересуюсь! И мне, действительно, не очень интересен мой умерший родственник. Вы правы, к вам я хожу совсем по другому поводу…

Алексей сделал несколько глотков остывшего чая и продолжал:

— А теперь, Борис Александрович, я вам расскажу правду. Я, действительно, тот, за кого себя выдаю. Я работал в Торгсине, был осужден и вернулся в Москву в конце сорокового года. В июне сорок первого я получил новый срок и был этапирован в Хабаровский лагерь, откуда в июле бежал…

Садовский расстеряно смотрел на Алексея, ничего подобного он не ожидал.

— Как же тогда вы стали снабженцем военного завода? — наконец, спросил он.

— А это, Борис Александрович, — улыбнулся Алексей, — уже совсем другая история. Все дело в том, что из лагеря я бежал вместе с Евгением Преклонским, и бежали мы, как вы догадываетесь, в Харбин. Я понимаю, что одних моих слов мало, поэтому предлагаю вам познакомиться вот с этим…