Операция «Сближение»

Никола трогался в путь, толкая перед собой необычную для пыльного села фабричную тележку, но шел не по главной улице, а задворками, мимо огородов и зарослей бузины. На следующее утро сразу впрягался в работу: днем – в кооперативном хозяйстве, вечерами же корпел над книгами. Его приглашали в мастерскую, где для него нашлась бы работенка полегче, но он выбирал поле, а еще с большим желанием виноградник. Работавших там разделяла густая листва, а со своим недугом он лучше всего чувствовал себя в одиночестве. На обед бригада собиралась вместе, чтобы перекусить и отдохнуть. Присаживался и он, поджимая под себя левую ногу, утомленный и разбитый, часто совсем без сил – виноградник брал свое. Люди ели, отпивали по глотку из бутылки с виноградной ракией[7], обед состоял из кринки айрана[8], лука и брынзы – потом растягивались на теплой земле. И так каждый божий день.

К вечеру он возвращался домой – когда пешком, когда на телеге, поил овец или подметал на скорую руку двор за домом, обходил грядки с овощами – то шест поправит, то сорвет подгнивший плод, польет перец и петрушку. Другую работу по дому и по хозяйству он оставлял родителям. Поджидая их, он любил устраиваться в саду, за которым следила мать, – не больно вылизанным, но ухоженным – или забирался на чердак и лежал там с закрытыми глазами. Нога болела, особенно лодыжка, распухшая и покрасневшая от дневных нагрузок. Сказывалась хромота, требовавшая от него больших затрат сил. Его товарищи, здоровые как быки, не подавали виду, что замечают его отставание, устраивали передышки, подбадривали его, не отдавая себе отчета в том, что именно это его и задевает: еще с детства он терпеть не мог жалости к себе. С той поры у него не осталось ни одного друга, кроме Дешки, жившей на сельской околице.

Худенькая, с белой, как мел, кожей и вечно красными глазами, Дешка росла в нищете. Вечно пьяный, ее отец работал на городской мельнице. В классе она часто засыпала за партой, то ли из-за бессонных ночей, то ли от слабых силенок, а может, замученная домашними побоищами. После звонка все, как угорелые, неслись во двор, и лишь они вдвоем, как больные птенцы, оставались за партами – Дешка на второй, а он – на предпоследней. Первое время они все молчали, стеснялись, потом обвыклись, стали перекидываться фразами. Со временем он узнал, как она проводит время дома, где спит, что ест, как над ней измывается отец. Дешка говорила ровным голосом, очень тоненьким и тихим, уставившись глазами в одну точку. И вдруг внезапно замолкала. Наступал его черед, а он не знал, чем се потешить, – дома все было нормально, отец и мать заботились о нем, водили по врачам, чего только не перепробовали: и компрессы, и горячие припарки, растирания и массажи у одного старика в далеком селе, – все он перетерпел. Однако постепенно смирились, лишь смотрели, чтобы не нагружать его тяжелой работой. Маленький Никола чувствовал, Что он не такой, как остальные дети: о нем постоянно тревожились, его жалели и молчаливо отгораживали от жизни окружающих. И это вносило смятение в его и без того стеснительную душу… Ты почему не идешь играть? – интересовался Никола, а Дешка отвечала, что она не любит играть… Вообще не любишь? – озадаченно спрашивал Никола… Вообще… А мне так хочется поиграть, признавался он и вздрагивал… А может, нам вдвоем поиграть? – неожиданно оживлялась Дешка… А во что?.. Ну хотя бы в учителя и ученика, предлагала она.