Стойко заметил, как дёрнулась щека Далиба. «Знает, гад, прекрасно знает».
Сведения, полученные в ходе допроса Ясиновского об Академике и подготовке банды Слона к прорыву в Польшу, подтвердил и арестованный командир Ашмянской банды Владислав Велижовский по кличке «Неман».
Весьма интересной личностью был этот Велижовский, родившийся в 1908 г. в Люблине. После окончания юридического факультета Варшавского университета в 1930–1939 годах он служил в криминальной полиции Виленского воеводства. В 1939 году вступил в созданную немцами вспомогательную полицию — «Польскую полицию Генерал-губернаторства» и был направлен в полицейское управление города Хелм. Дослужился до старшего инспектора, занимался уголовными преступлениями. Но его подразделение привлекалось немцами и к охранной, сторожевой и патрульной службе, участвовало в арестах, депортациях евреев, охране еврейских гетто.
Весной 1943 года, когда бандиты Украинской повстанческой армии (УПА) развернули массовое истребление польского населения на Волыни, возглавил польский полицейский батальон численностью в 600 человек. Вместе с частями СС и фельджандармерии батальон Велижовского боролся с отрядами УПА, сжигал украинские сёла и хутора.
Велижовский всегда был двойным агентом: служил и СД, и службе безопасности Армии Крайовой. В конце 1944 года командование АК перебросило его в Виленский край, где в звании майора АК он возглавил Ашмянский отряд.
Припёртый следователями многочисленными документами о его кровавом «героическом» прошлом, Велижовский дал весьма ценные показания о структуре, кадровом составе и методах работы службы безопасности Армии Крайовой, об известных ему поляках — агентах британской разведки в Литве, Белоруссии и Польше.
8
Конец сентября в южной Литве был совсем не похож на ленинградскую осень, серую, ветреную, дождливую. День простоял по-летнему солнечный, тёплый, без ветра, с маленькими пушистыми облачками на чистом, прозрачном небе. Листва только начала опадать. Воздух пропитался густым запахом убранного в стога сена и яблок. Солнце медленно, как бы нехотя, ушло ко сну, улеглось в мягкую перину темневших на западе сосновых боров. Округа погружалась в сумерки и тишину. Только из военного городка доносилась строевая песня шедших на ужин солдат, да в селе лениво потявкивали собаки.
Веригин в чёрном от копоти десятилитровом котле варил пшённую кашу с салом. Котёл ему одолжил повар из столовой сапёрного батальона, а сало привёз лейтенант Антанас Каулакис. Что это было за сало! Огромный шмат розового с толстыми мясными прослойками свежезасоленного сала сводил с ума. Веригин резал его тоненькими аккуратными полосками. Крутившийся рядом Коля Буторин клянчил, словно дитя:
— Тимофей Иванович, дайте кусочек, слюной подавлюсь ведь.
— Отвали, Колька, не мешай.
— Дядя Тимофей, — ныл Буторин со страдальческим лицом, — ну хоть самую малость, не жмись, а.
Скинув с доски в котёл нарезанное сало, Веригин поглядел своими хитрыми цыганистыми глазами на тощего лейтенанта, всю войну голодавшего с матерью. Капитан отрезал ломоть хлеба, положил на него толстый кусок сала и, улыбаясь, протянул Буторину.
— На, ешь, сирота ярославская.