Операция «Шасть!»

Когда Попов убыл, Муромский сел на телефон, а Никита, как признанный виртуоз мясорубки, половника и шумовки, выдвинулся в район кухни. В помощь ему были назначены: рептилоид (резать овощи) и Фенюшка. Впрочем, скоро берегиня выставила с кухни обоих. Зеленый профессор не столько шинковал соленые огурчики, сколько прикладывался к рассолу, а Никита, пользуясь случаем, решил браво, по-офицерски приволокнуться за нею самой. Подумаешь, невидимая – воображение-то на что? Комплименты, расточаемые им, сделали бы честь самому поручику Ржевскому. Но честной девице показались чересчур уж вольными.

Раззадоренный собственным гусарством, Никита сейчас же подступил к Илюхе с предложением «слетать до Инги».

– Зачем звонить? – пылко убеждал он друга. – Резвые ноженьки гвардии комиссара Добрынина стократ надежней. Да и самой мадемуазели будет куда приятней увидеть симпатичного гонца, чем услышать противный трезвон телефонного аппарата и искаженный помехами голос неведомо кого. Чего доброго, не узнает тебя и трубку бросит! А мне знаешь как обрадуется!

Илья, которому деятельный интерес посторонних мужиков (пусть даже друзей) к соседушке-студенточке уже во как надоел, погрозил Никите пальцем.

– И не надейся. Тебя – к Инге направить? Это же все равно что лиса в курятник запустить.

Никита всплеснул руками:

– Вот же дьявол ревнивый. Не, ну ты глянь, Геннадий, на этого Отеллу картафановского разлива! Во дает, боксер! Илюшка, да ты что, впрямь думаешь, что я начну к ней клинья подбивать?

– Не думаю, а знаю, – рассудительно отвечал Муромский. – Вон как глазки-то сверкают. Я ведь слы-ышал, что ты на кухне Фенюшке наговаривал, охальник этакий.

– Подслушивал, ай-я-яй… – укорил его Никита.

– Да как тут не услышать-то? Когда ты, кобель, во всю глотку орал про свое преклонение перед ее бесподобно гладкими коленями и несравненными… гхм… персями.

Добрынин принял оскорбленный вид:

– Во всю глотку? Да ну… Напраслина. Истинно говорю вам: напраслина!

– Вот тебе и ну. Отпирается еще. Перси несравненные поминал? Чего потупился?

– Профессор, – спросил Никита вполголоса, – я что, действительно громко выступал?

Геннадий кивнул и сообщил:

– Будто иерихонские губы. Или трупы?..

– Трубы, браток. – Никита призадумался. – Ну это, наверное, потому что масло на сковородке шипело. И вода в кастрюле булькала. И ножи стучали каленые. И крокодилы хрустели соленьями-маринадами в семьдесят семь зубов. И ты, Илюха, в трубку голосил, будто у тебя не телефон, а рупор… – Посчитав, что внимание Муромского убаюкано, он вновь провокационно предложил: – Ну так как, сгоняю к Инге? – И, не теряя инициативы, быстро добавил: – Если опасаешься, что снова начну заворачивать про перси и колени, могу прихватить с собой Геннадия. Так сказать, в роли бонны.

– Не хочу в роли бомбы! – заартачился инопланетянин. – Я пофигист. Или панцер-фауст? В общем, no war, make love!».[9]

– Тогда дуэньей, – продолжал щеголять эрудицией Никита. – Когда собираешься мэйк лав, дуэнью-сообщницу иметь – первое дело, извиняюсь за двусмысленность.

Он явно был в ударе. То ли зрелище счастливого воссоединения Швепсов так повлияло на него, то ли предвкушение скорого пиршества. То ли просто случился гормонально-адреналиновый выброс по причине летнего времени. Словом, было ему весело и хотелось распространять веселье на каждого, кто под руку подвернется. Лучше всего, конечно, чтоб под руку попадались представительницы прекрасного пола.

– И дуэли не люблю, – после некоторой заминки сообщил Геннадий. – Я миротворец в пятидесятом пополнении!

– Ну тогда хоть гувернером, – не падал духом Добрынин.

– Я буду твоим гувернером, – вмешался Илья в спор, грозивший затянуться надолго. – Идем, гаврики.

– А может, останешься дальше звонить? – невинно предложил Никита.

– А незачем, – в тон ответил Илья. – Всем, кроме Инги, я уже телефонировал. Скоро прибудут.

Он пригладил ладонью бобрик, застегнул воротник рубашки и шепотом пожелал себе: «С богом!»

Добрынин, последовательный атеист по долгу службы – солдат должен верить всего в две вещи: в победу и в правоту отца-командира! – скорчил недоуменную гримасу.

Кроме того, он всегда считал, что навещать дам желательно все-таки в одиночку.

После того как Инга открыла перед ними дверь, Никита уверился в этом окончательным образом.

Странная прихотливость сюжета до сих пор не позволила нам описать эту достойную девушку. А ведь по праву авторов мы располагаем о ней исчерпывающей информацией – включая данные интимного характера. Впрочем, заполняя этот досадный пробел, мы не станем углубляться в частности, обойдемся общими сведениями.